Фантастика 2008
Шрифт:
— Не боись, Марьванна. Примем меры.
Капитану ничуть не улыбалось под конец дежурства разыскивать нахулиганившего техника. Однако долг есть долг, и, нацепив фуражку с высокой тульей, Соловейко поспешил к эскалатору.
— Вруби лесенку на полную, а то не угонюсь за придурком, — проорал Соловейко вахтерше.
И правильно сделал. Едва начищенные кирзачи капитана ступили на гранитные плиты станции, едва затянутая в белую лайку ладонь коснулась мрамора колонны, дверца, ведущая в подсобку, распахнулась, и оттуда выплыл Сидоров. На лице его, розовом и придурковатом, как у поддатой невесты, блуждало выражение абсолютного счастья. В руках болтался чемоданчик с
— Пьяный? Дыхни. — Капитан Соловейко брезгливо оглядел нарушителя порядка. — И это… Приземлись немедленно. Смотреть на тебя тошно. Взрослый мужик. Семейный… Давай-ка, братец, домой. Отоспишься, придёшь в норму, а завтра на работу.
— А хрена тебе! — Сидоров засучил ногами в кедах и, приняв горизонтальное положение, взял курс на тоннель. — Я свободный человек! Даже не подумаю подчиниться… Вот! Летать я над вами всеми хотел!
С этим Сидоров взмыл под мозаичные своды, изобразил петлю, едва не выронив чемоданчик на капитанскую фуражку, и на бреющем вошёл в трубу. Стоптанные резиновые подошвы мелькнули в чреве тоннеля мотыльком-мутантом. Соловейко чертыхнулся и полез за рацией. Надо было срочно вызывать группу захвата.
— Может, наркота… Или с ума сошёл. Всю жизнь по катакомбам ползать — не всякая психика выдержит. А у нас через полчаса поезда на линию выходят. Высылайте боевиков.
— Соловейко, слушай. Такое дело. Пока ребята прибудут — минут десять пройдёт. Ты того-с… Как-нибудь сам. — Рация замялась, всхлипнула и осторожно добавила: — Приказать не имею права, дело сугубо добровольное.
— Что? — Сочный бас Соловейко, гордость бара-караоке «Солдатская песня», сорвался на нервный клёкот. — Товарищ полковник. Это как же? Товарищ полковник… Я пулю в грудь за родину — запросто, или на танк с гранатой. Но это! Ни за что!
— Ну… Прости, капитан. Сам бы тоже, наверное, не смог. Ожидай подкрепление.
Сидорова выловили на перегоне «Комсомольская радиальная» — «Красные ворота». Отследили локатором направление, просчитали скорость полета и соорудили немудреный силок. Бойцы просто растянули нейлоновую сеть поперёк трубы, а сами залегли поодаль, приготовившись, если что, стрелять на поражение. К счастью, не пришлось. Сидоров плотно застрял в ячейках всеми конечностями, включая рудиментарные. Он рвался наружу, еще сильнее запутывался, снова рвался, вопил блатную песню про орлёнка и норовил харкнуть в макияж фельдшерице из «Медицины катастроф», когда та всаживала ему под лопатку шприц с успокоительным. Потом Сидорова вынули из силка, погрузили на каталку, оттуда в карету «Скорой помощи», и инцидент исчерпал сам себя. Поезда вышли на маршрут почти вовремя, скандала или даже скандалишки в СМИ так и не случилось (пара публикаций Б желтой прессе не считаются), а капитана Соловейко поощрили двумя отгулами и благодарностью в личное дело.
— Не пускают. Говорят, что к буйным нельзя, — хлюпала супруга Сидорова в телефонную трубку. Сестра Сидоровой — Иванова, сочувственно угукала и хлюпала в такт.
— Бедняжечка ты моя. Слушай, а может, он на спор? А? От этих мужиков всего можно ожидать.
— Какой «на спор»! Я уж никому не жаловалась — стыдобища, но он ведь и раньше… Симптомы давно появились. Каждый вечер дома вытворял фокусы-покусы свои. Представляешь?
Я и увещевать пробовала, и позорила всяко, и статейки разные давала почитать. Даже к гадалке ходила. Бесполезно.
— Боже мой! Как же ты с ним жила?! Он же у тебя извращенец. Аэро… Аэрофаг, вот! Радуйся, что в дурку укатали. И на развод подавай! — Иванова шипела испуганно и тревожно.
— П-подам… Потом. Сейчас сил моих человеческих не осталось.
— Вот-вот. Всё равно его не выпустят. Точно тебе говорю. И знаешь, ещё повезло, что Сидоров твой простым обходчиком вкалывал. А прикинь, будь он у тебя директор банка… Или вот, — Иванова захлебнулась восторженно, — шоумен… Позо-оор! На всю страну облетался бы! Извини за грубость.
Фантазия Сидоровой нарисовала кошмарную картину, как всем известный народный артист элегантно воспаряет над сценой Кремлёвского Дворца съездов, и как публика, а особенно сидящий в первом ряду президент, бледнеют от ужаса. Затем воображение Сидоровой пошло дальше, и она представила себе самого президента, выполняющего иммельман над Спасской башней. Впрочем, бронзовые тугие крылья над обнажённым накачанным торсом и звёзды, кидающие нескромные рубиновые взгляды на президентские бицепсы, не показались Сидоровой такими уж безобразными. В позвонках супруги бывшего обходчика томительно заныло, и она прикрыла глаза.
Сидорова стряхнула наваждение, попрощалась с сестрой, опустила палец на рычаг и вздохнула. «Господи, — думала Сидорова, — ну, за что мне это? И ведь мужик хороший, непьющий. Шуровал бы себе по гостиной, не выпендривался. Места ему, видишь ли, не хватало. Свободы хотелось. Сам долетался и нам всё облетал. Всю жизнь!»
— Мама, мы гулять пойдём? — Стасик Сидоров топтался в дверях детской и теребил «лишнюю» пуговицу на рубашке. — Я сам оделся.
— Идём уже… Горе ты моё луковое. Безотцовщина. — Перекошенный воротничок заставил Сидорову ещё раз вздохнуть.
Она расстегнула пуговички и, обнаружив, что майка надета наизнанку, вздохнула в третий раз. Повесила рубашку на крючок, заставила капризничающего Стасика поднять руки, стянула майку через лохматую голову.
— Та-ак! Почему в тонусе, а? — Она быстро, несмотря на сопротивление сына, провела ладонью по худенькой спинке. Нащупала хрящик, умело потянула вверх и чуть в сторону. Покрытое младенческой плёнкой крылышко вылезло из-под лопатки, расправилось, задрожало мелкой рябью. — Ну! Сколько раз тебе говорить, что так делать нельзя! Знаешь, что от этого бывает? Нет? Так я тебе скажу: ослепнешь, и пух на ладонях вырастет!
— Оно самооо, — заныл Стасик. — Не хочууу шерсть.
— Самооо… У папы твоего тоже… само…
Стасик, уже было собравшийся разреветься в голос, притормозил, дотронулся указательным пальцем до маминой щеки.
— Я больше не буду, мама, Честное-пречестное.
— Ладно. Давай одеваться, а то уже вечер на дворе.
«Это отвратительно, физиологично, плохо выглядит и пахнет. Напоминает о нашем птичьем происхождении. В конце концов, это просто стыдно. А призывающие к «естественности в поведении» не осознают, что подрывают основы морали. Жертвами подобной распущенности в первую очередь становятся дети. Вы только вообразите. Недавно прогуливаюсь возле школы и слышу, как одна барышня говорит другой: «А ты летать пробовала уже?» В четырнадцать лет они озабочены этим! А посмотрите, что крутят частные каналы? Названия вспомнить страшно. «Пролетая над гнездом кукушки», например. Или вот: «Полёт феникса»!»