Фантастика 2008
Шрифт:
— Я хочу провозгласить тост за вас! — заорал он, лихорадочно соображая, как бы потактичнее объяснить, что эту мерзость пить нельзя, во всяком случае ему. Может, сказаться язвенником? А язык его тем временем молол сам, без участия мозга. — За наш неизменный, плоский мир без науки, за нашу грядущую победу, за наши совершенные тела!
Тут ему абсолютно некстати пришло в голову, что, возможно, третий слой сала все-таки лишний и было бы неплохо побегать утрами вокруг монастыря. Если доживет, конечно.
Все восторженно
Он поднес чашу к губам, но не открыл их — со стороны казалось, что пьет, а на самом деле все выливалось на рясу. Понемножку, незаметно… Как же ее потом отстирывать…
И в этот момент на поляну вынеслось нечто. Оно прискакало на бешено ржущем скакуне, имело вид феерический и светилось, как тысяча гнилушек.
— Ангел Господень! — заорал Игнатий. — Он нас всех убьет!
На ангела существо похоже было меньше всего, но участникам шабаша после их напитка версия показалась весьма правдоподобной.
— Прячьтесь под алтарем! — кричал доминиканец. — Князь Тьмы защитит нас!
Дочь корчмаря и алхимик пытались перекричать его, организовать защиту — но куда там! Такого голоса, как у доминиканца, в этих лесах еще не слышали.
— Главное — продержаться! Не бойтесь, все к алтарю! Конь тем временем явно сошел с ума и пытался сбросить своего всадника. Тот лишь чудом держался в седле, вместе они делали по поляне круг за кругом.
Игнатий с размаху дал оплеуху дочке корчмаря, которая почти уже организовала подобие защиты, а потом загнал напуганных колдуний в домик лесника — это были последние, не считая алхимика — и закрыл дверь, приперев ее вовремя свалившимся с крыши деревянным фаллосом.
Рыцарь был в бешенстве. Он рвал и метал, изрыгал проклятия, которые слышать от него было весьма странно.
Выяснилось, что слуга, видимо, оказался приспешником сатаны, он смазал доспехи и меч какой-то гадостью! Игнатий слушал и улыбался. Потом ландскнехт объяснит все хозяину, и крайним наверняка останется монах, но это будет позже.
Алхимика Альберт сбил с крыши, метнув свои светящийся меч. Дочку корчмаря они связали вдвоем с Игнатием — та сопротивлялась, пыталась колдовать и вела себя кое-как. Их обоих затолкали к остальным, не забыв снова привалить дверь фаллосом.
Когда беготня утихла и только ругань рыцаря и стенания участников шабаша, запертых в домике, омрачали тишину лунной ночи, в ногу доминиканцу ткнулся котенок.
— О! — Монах погладил звереныша. — Про тебя-то я чуть не забыл! Альберт, друг мой, прошу вас помочь — надо расколдовать несчастное животное.
— Целовать не стану и не просите. — Рыцарь тяжело вздохнул. — Потом жениться придется, а у меня с этим проблемы.
— Теперь
Вместе они оттащили фаллос от двери, первой, конечно же, выскочила дочь корчмаря — она уже успела освободиться и теперь была готова колдовать направо и налево, чтобы вырваться из западни.
Пока рыцарь удерживал дверь, доминиканец ловко перекрестил ведьму и тут же, пока она не отошла от шока, накинул ей на шею собственный крест.
— У-у-у! — взвыла несчастная девушка.
— А детей в котят превращать не «у-у-у»? — назидательно поинтересовался Игнатий. — Жить хочешь? Расколдуй котенка.
— Я тебе не верю! — заорала ведьма.
— Тогда полезай обратно под алтарь.
Дочь корчмаря подумала, а потом достала из прически тонкий флакон с прозрачной жидкостью.
— Надо втереть это в шерстку.
— А за что ты его так вообще, а? — Игнатий пристально посмотрел на ведьму, но та не отвела взгляда.
— Потому что у одних дом, муж, ребенок и уважение, а другим приходится из кожи вон лезть, только чтобы их заметили!
— Ясно. Открывай дверь! — заорал монах, а потом схватил ведьму в охапку и, несмотря на сопротивление, понес, ускоряя шаг, к домику. Навстречу ему полезли ведьмы и колдуны — но доминиканец впихнул их обратно, вписавшись внутрь вместе с ними.
В домике места могло хватить человека на три-четыре. После появления монаха общее количество пространства стало близким к отрицательной величине, о которой Игнатий читал в одной умной книге, и тем не менее все нечестивцы отшатнулись от него — так свиреп оказался доминиканец в праведном гневе.
Выскочив наружу, он помог Альберту подпереть дверь в очередной раз. Щель между косяком и перекореженной дверью все равно осталась, и в нее высовывались руки, а одни раз Игнатию показалось даже мужское достоинство алхимика.
В тот момент, когда монах нараспев дочитывал вторую молитву, а пламя уже довольно хорошо занялось, на поляну вышли двое инквизиторов.
— Опоздали, курвины дети, — беззлобно ругнулся монах. — Псы, мать вашу ети. Собачки домашние! Что понурились? А вот я вас на хлеб и воду!
Старший инквизитор робко поднял голову:
— Вы же в отпуске! А мы бы и сами разобрались, ну, чуть позже…
— Разобрались бы! Сожгли бы мельника с поэтом, а мне написали бы, что скверну вырезали! Ладно. Присмотрите, чтобы никто не вылез из гнезда этого…
Он был зол. Правда зол. Но не на подчиненных, а на себя — котенок даже после того, как его смазали пахучей жидкостью, в ребенка не превратился.
То, что ведьма не удивилась, косвенно подтверждало гипотезу о том, что это и есть пропавший мальчик. Но она могла обмануть, а об этом Игнатий не подумал.