"Фантастика 2023-176". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Теперь мне стало ясно, как совершили подвиг по поимке Эоны не слишком героического вида тетки.
Тут на передний план вышел священник.
– Чада мои, – пробасил он, простирая руки над паствой, – как мы покараем мерзостную ведьму?
– Сожжем! – в едином порыве заревела людская масса.
Девушка в ужасе вскинула голову и задергалась, тщетно пытаясь выпутаться из веревок. Исцарапанное лицо, некогда светлые, а сейчас серые, всклокоченные волосы, безумные глаза действительно делали ее похожей на ведьму. Глядя, как она что-то мычит в кляп, а слезы бегут по грязным щекам, мне самой хотелось разрыдаться и броситься к непутевой подруге.
«Но будет ли от этого толк?» Не будет. Даже если бы я смогла использовать Неотразимую против горожан, меня просто сомнут числом…
Поэтому я, прикусив губу до крови, не двигалась с места.
– Однако, – снова взял слово бургомистр, – отец наш Небесный заповедал прощать нечестивцев, давая им возможность искупить свои грехи. Блюдутся ли в нашем городе заповеди Его?
Ответы городского населения прозвучали вразнобой и не столь уверенно, как предшествующий приговор. Оратор, милостиво не заметив произошедшей заминки, с превосходством посмотрел на своего антагониста.
– Да разве раскается в грехах своих ведьма нечестивая? – скривился святой отец.
– Согласна ли ты покаяться, дева? – повернулся к Эоне градоправитель.
Девушка, не в состоянии ответить, просто закивала.
– Согласна ли ты искупить дела непотребные свои?
Опять затравленный кивок.
– Согласна ли ты принести жертву во имя Единого и добровольно направиться к астахе?
И тут меня озарило. Если бы со всех сторон не зажимали люди, я бы хлопнула себя по лбу. Игра в злого и доброго полицейского – вот что изображали на деревянных подмостках священник на пару с бургомистром. А следом припомнилось, что такое или кто такой астаха.
Что ж, присоединимся и мы к этой талантливой труппе провинциального балагана…
– Ми-и-илостивые-е-е государе-е-е! Го-о-осподом Единым прошу-у-у, поми-и-илосе-е-е-рдствуйте-е-е…
ГЛАВА 10
За спиной хищно лязгнула дверь подвала, укрывая от меня щедро поливаемый дождем кусок мира. Хорошая такая дверь. Массивная, прочная – солидная, одним словом. И уличного шума не слышно, и до стражи с первой попытки не докричаться.
Усталые плечи с облегчением избавились от гнета сумок. Не решаясь спуститься ниже, в стыло-влажную, пахнущую плесенью и прогорклым маслом тьму, я присела на верхнюю ступеньку, предварительно постелив на нее сложенный вчетверо плащ. На ощупь нашла и вытащила из рюкзака кулек со сладкими рогаликами, под шумок выклянченный у лоточника по дороге сюда. От одуряющего медового аромата сдобы помутилось в голове, а слюна чуть с подбородка не закапала. Осторожно надкусывая крошащийся приторно-сладкий рогалик, я пожалела, что не додумалась выпросить еще и фляжку с водой.
Впрочем, всего не предусмотреть, и это не самый плохой вариант развития событий, принимая во внимание все произошедшее.
Никогда бы не подумала, что могу так громко и жалостливо орать. Чего от безысходности не сделаешь!
– Ми-и-илостивые-е-е государе-е-е! Го-о-осподом Единым прошу-у-у, поми-и-илосе-е-е-рдствуйте-е-е. – Завывая подобным образом, я юркнула между впечатленными моим вокалом стражниками.
Воспользовавшись всеобщим замешательством, я вскарабкалась на помост и бухнулась в ноги бургомистру. Тот мужественно устоял на месте, только в испуге заколыхалось обширное пузо. А вот находившийся неподалеку герой дня, смазливый Ерлик, отскочил к бабушке за спину. От неожиданности, наверное.
С некоторой заминкой подоспела верная охрана и дернула меня вверх, заламывая руки. От боли аж слезы брызнули.
– Ой-ой-ой! Не винова-а-а-ты-ы-ый я-а-а-а, сиротка-а-а горемы-ычны-ы-ый. Ве-е-едать не ве-е-еда-а-ал! Зна-а-ать не зна-а-ал. – Мое нытье не снижало громкости, а, наоборот, набирало силу. – Пожалейте обездоленного, люди добрые-е-е!
Градоправитель поморщился и махнул пухлой рукой стражникам: мол, выкиньте этого убогого с помоста, чтоб под ногами не путался, общению с народом не мешал.
– Пока-а-я-а-а-ться-а-а хочу-у-у! – в отчаянии возопила я, упираясь ногами в доски. – Ве-е-едьма-а-а проклятая-а-а с пути-и-и и-и-истинного сбила-а-а…
Надежды на действенность воплей у меня было немного, но все-таки это сработало. Бургомистр замер и быстро переглянулся со священником.
– Отпустите отрока, – пробасил святой отец, шагнув в мою сторону. – Пусть покается в грехах своих.
Стражники, волочившие меня к спуску с помоста, нехотя повиновались, а я, лишившись их болезненной поддержки, снова распростерлась ниц, теперь уже в ногах у служителя Единого:
– Благодарствую, святой отец, заступник сирых и убогих, спаситель покинутых и обездоленных, светоч в темном царстве неверия…
– Полно, полно, юноша, – прервал мое чересчур восторженное покаяние бургомистр. – Поднимайтесь и толком все расскажите, а то вы вконец отца Тидока засмущали.
Глядя на последнего, и не скажешь, что священнику это было неприятно, скорей уж зависть одолела градоправителя.
Я поднималась нарочито медленно, страдальчески охая, исподтишка пытаясь оценить сложившуюся обстановку. В толпе активизировались торговцы сладостями, калеными орехами и бражкой. Народ в предвкушении увлекательного зрелища сметал с лотков все подряд.
«Публика – самая благодарная». Согласна.
Начнем.
– Достопочтенные горожане! – Придерживая мятую шляпу, я поклонилась в пояс, чем заслужила одобрительные взгляды. – Сирота я неприкаянный, мамку, папку волкодлаки сожрали, окаянные. Достался я, дитятко неразумное, на воспитание тетке, сестре отца сводной, да муженьку ейному, силушкой не обделенному…
Далее в моем заунывном исполнении следовала душещипательная история о житье-бытье бедной сиротинки у родственников. Как вы понимаете, безоблачным и радостным оно не было. Перечисление невзгод, обид и других ужасов сиротского существования заняло время, достаточное для хорошей проповеди. К финалу повествования почти у всех горожанок глаза были на мокром месте и даже суровая жилистая старуха, караулившая Эону, тайком смахивала набегавшую слезу.
К слову о моей подруге: в ее глазах светилась такая нескрываемая радость, что оставалось только вознести хвалу тому самому Единому, что ей догадались закрыть рот кляпом и она не могла испортить мне представление.
Мужская половина присутствующих оказалась не столь сентиментальна. То тут, то там слышались свист да презрительные выкрики: «Неча дома штаны просиживать – работать шел бы!», «Не малолетка уже, чтоб родню объедать!» – и все в таком же духе.
– …А когда приличные прихожане в храм ходили, проповеди, душу очищающей, внимать, меня отправляли хлев чистить. – Голос от долгой говорильни охрип и срывался. – Но и там я молился Господу нашему Единому, чтобы не дал мне Боженька впасть во грех…