"Фантастика 2024-126". Компиляция. Книги 1-23
Шрифт:
Но если же он сам напал, то это уже не мирный житель. И соваться тогда не стоит — сам ввяжешься, побьют, как татя.
Десятник, посмотрел на окровавленный нож, только коротко спросил:
— Сильно ранен?
Дмитрий вместо этого позвал Никиту и с его помощью снял хорошо послуживший тягиляй.
Кто-то удивленно присвистнул. Нижняя рубаха обильно промокла от крови. Снятый тягиляй разбередил рану и кровь опять потекла. Воины зашевелились. Мало ли что завидуют, а раненому надо помочь. На войне друг другу не поможешь — пропадешь.
Кусками материи для ран, которая есть у любого сына
После этого десятник уже цепко и холодно посмотрел на незнакомца. Опытным взглядом оценил тренированное тело, мозоли на руках от постоянного использования оружия, сделал недвусмысленный вывод:
— Рейтар, наемник, собака, никакой это не мирный житель! У тебя, Митрий, останется, но ты пока не продавай, мало ли кто из воевод поспрашивать захочет. А добыча знатная, здесь несколько алтын дадут, а на Руси, пожалуй, и в рубли пойдет, особенно если каким ремеслом владеет. Так что не даром ты ранен.
Дмитрий, пока шли эти разговоры, внимательно следил за выражением лица своего пленника. Тот чутко слушал, пытаясь хоть чуточку узнать о своей будущей судьбе. но, похоже, ничего не понимал. Или был талантливым лицедеем, умеющим скрывать игру чувств на лице. Речь-то идет о его жизни. И лет ему не так много. Где-то они ровесники или даже он младше. В лесу он показался старше и жестче. Попробовать допросить?
— Посмотри на меня! — потребовал Дмитрий, подойдя к пленнику. Тот что-то залопотал, испуганно косясь на воинов. При этом на Дмитрия он так и не посмотрел. Заговорил по-своему. Похоже, действительно не знал русского языка.
Впрочем, и сам Дмитрий, а точнее Саша, поначалу разговаривал с трудом даже при помощи Дмитрия. Говор начала ХVIII века значительно отличался от языка ХХI века. Вот тебе и один народ! И хотя за период нахождения здесь Саша освоился, да и знания и навыки, доставшиеся от Дмитрия, серьезно помогали, но больших речей он не толкал — опасался, что станет внушать подозрения.
А тут какой иноземец. Можно только ему посочувствовать. Глобализация еще начнется не скоро и не везде. А отсюда — взаимопроникновение слов и выражений идет пока медленно, если вообще идет.
Прислушался к лопотанию пленника. Что-то местами знакомо. Хотя дикция у него безобразная, но отдельные слова можно разобрать. Вроде бы немецкие… А если все же попробовать…
Слава советской системе образования! Саше несколько лет вбивали немецкий язык в школе, а затем пришлось учить еще два года в университете. Полиглотом он, разумеется, не стал, знания были на тройбан в лучшем случае, да и язык серьезно изменился за несколько веков. Но ведь понимает, хоть и через пять слов на шестой.
Он спросил на немецком языке, медленно и членораздельно:
— Ты солдат Шведской армии? Наемник немец?
Пленник испуганно заморгал, опасаясь, что признание приведет его к виселице. Это обычная практика любой армии во время военных действий.
— Ты не молчи, — понял его страшные страхи Дмитрий, — скажешь истинную правду, останешься живым и невредимым, ей-богу!
Конечно, гарантиям этим Дмитрия была цена медный грош в базарный день. Кто посмотрит на обычного сына боярского, требующего вернуть его пленника? Отделаются невнятными обещаниями,
Но парень, похоже, не разбирался в ситуации. Или он понимал, что все равно находится в безвыходном положении и, если будет молчать, его начнут пытать здесь же. А потом опять же повесят на ближайшем дереве. Средневековье, здесь еще не существовало понятия гуманизма.
Он выстрелил длинной тирадой, из которой Дмитрий ничего не понял. Остальные, не зная языка, и не пытались понять.
Пришлось на ломаном немецком потребовать повторить. Пленник понял, заговорил медленнее и отчетливее.
Его зовут Курт Бурманн, — кое-как перевел Дмитрий, — работы в родном городе не было, сбережений тоже. Он и престарелые родители очень голодали. Нанялся наемником в отряд пехоты, который сегодня высадился на побережье. Пять десятков их, все при оружии.
Его, как самого молодого и неопытного (в смысле, не жалко) отправили в разведку. Прорываться морем в порт Нарвы было опасно, у русских не было судов, зато находилось много артиллерии. Их опытному капитану показалась здравой мысль пробираться в Нарву сушей. Курт должен был найти безопасный путь в крепость.
Но на его пути оказался сильный Дмитрий, и вся разведка на этом прекратилась.
Десятник, подумав над переведенной информацией, решил:
— Ты, Митрий, езжай в лагерь. От тебя, раненого, сейчас все равно толку маловато. И немца возьми, пригодится. Пусть холоп твой с тобой будет, вдвоем лучше. А мы разведаем этих «гостей», что бы им сладко было. Побить не побьем, вряд ли, мало нас. А вот где находятся, и как у них настрой, узнаем. В лагерь я еще гонца отправлю с сообщением.
Дмитрий кивнул в согласии. Тут десятник был во всем прав, рана была у него далеко не тяжелой, но крови из тела вытекло много, он ослаб и дрожал от нервного озноба. До собственного лагеря бы доехать, какие там наемники немцы!
При помощи холопа Леонтия и приятеля Никиты он сел на своего коня, не спеша особо, двинулся в лагерь. Впереди него ехали на одном коне Леонтий и Курт. Хотя немец и не проявлял особого желания бежать, но Леонтий по приказу Дмитрия все же связал ему руки впереди, а конец веревки крепко держал. А то мало ли что. Может просто сбежать, а может и напасть на своих врагов. Кричи потом «от счастья».
Так конно и проехали, благо свои были не так уж и долго.
Воинский лагерь, как всегда, был наполнен людьми, которые разговаривали, спали, ели, иногда ссорились. Очередной дежурный холоп кашу еще не варил, собирая понемногу дров. Дмитрий привез с собой вязанку, чем заслужил искреннюю похвалу. Около лагеря нормальных дров практически не было — сожгли, остались кусты ивы и тоненькие стволы молодой ольхи. Чтобы обеспечить себя горячей пищей и теплом все десятки, отправляемые с заданиями, обязательно возвращались с дровами. Начальство смотрела на эти мелкие нарушения сквозь пальцы, уступая человеческим слабостям. Из полученного запаса надо было еще отдать дровец командирам, чтобы не забывали, соседям — заимообразно, и даже на продажу. Дрова не залеживались, сколько б не собирали. так что на не «спасибо» он работал, а на общую пользу.