"Фантастика 2024-15".Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
— Простите, мадемуазель Вревская, не сочтите за дерзость, прочтите мне все написанные мной слова, а я попробую повторить.
— Что ж…ладно, — баронесса поджала губы. Глаза её, как она не старалась скрыть, блеснули торжеством. Сейчас она макнёт этого зазнайку и наглеца лицом в гуано! И начала читать.
Я, что называется, раскрыл уши и прикрыл глаза, чтобы меня ничто не отвлекало. Когда же она закончила, я попросил повторить, встав с ней рядом, чтобы следить за тем какое слово она читает, надеясь, что сработает зрительная память. Наконец и повторное чтение завершилось.
— Теперь же я попрошу вас Ольга Александровна, просто называть русские существительные
Нужно отдать должное Вревской, за всё время последующего чтения она ни разу не сбилась или дрогнула голосом. Кстати, когда она ещё проговаривала произношение слов на немецком, грубый и резкий язык противника показался мне песней. Тем с большим усердием я старался правильно выговаривать перевод. Баронесса гоняла меня добрых полчаса, тщательно следуя моей просьбе выбирать слова вразнобой.
Наконец, она раздражённо отбросила листки и процедила:
— Гаврила Никитич, вы надо мной издеваетесь. Вы явно раньше учили язык!
— Ни боже мой, дорогая Ольга Евгеньевна. Я просто забыл предупредить вас, что у меня такая память: запоминаю с первого прочтения. Нужно было, чтобы вы убедились на живом примере, иначе я бы прослыл хвастуном.
Сестра милосердия глубоко вздохнула, пододвинув от края стола небольшой томик с затёртым переплётом.
— Что ж, со словарным запасом вы сможете справляться самостоятельно, раз для сотни существительных вам хватило часа. Я же буду исправлять ваше произношение. А сейчас мы, всё же, займёмся по моей методике. Для начала я прочту вам несколько глав вашего любимого Гауфа. «Карлик Нос». А вы послушаете и постарайтесь уловить музыку языка. К тому же содержание сказки вам хорошо известно, и вы сможете догадываться о чём идёт речь. Приступим?
— Идёт!
— Кто идёт? — не поняла Ольга.
— То есть, согласен. Читайте.
Мы так увлеклись, что превысили отпущенный самой баронессой временной лимит более, чем вдвое. А Вревская оказалась на редкость азартной девушкой. Куда только подевалась сдержанная и строгая сестра милосердия. Я предложил попробовать заучивать целые фразы, сделав, для начала, темой беседы наши обычные будни фронтового эшелона. Заодно и военную терминологию освою. А то из своего киношно-совкового детства помню только «Хальт! Хенде хох! Ихь бин больной!» И, конечно, ностальгическое «Дас ист фантастишь!» Хотя последнее и прилепилось уже при развале союза.
Я-то был уже практически уверен, что смогу запомнить всё с первого повторения, но на реакцию баронессы стоило посмотреть. Она порозовела, глаза её заблестели. Ольга внимательно и даже жадно внимала каждой выученной мной фразе, радуясь и удивляясь успеху, будто своему.
На протяжении всего урока то одна, то другая из сестёр милосердия заглядывали к нам в купе, но Ольга только отмахивалась, поднося указательный палец к губам. Немного позже она спохватилась и заставила меня записать основные фразы на бумаге. Вышло прилично. Количество существительных увеличилось до поразительной для баронессы цифры триста, а число фраз достигло более пятидесяти.
— Всё, Гаврила, хватит! Это немыслимо! Вы какой-то уникум…парадокс. Такие способности — и такая безответственность! Вам учиться надо, а вы в политику лезете! Теперь мне хотя бы понятно, откуда у вас столь обширные познания в медицине и других областях…
Оп-па… А Иван Ильич прав. Ольга, оказывается, и вправду очень внимательно отнеслась ко всем моим проколам. И байка, что придумал
Так думал я, возвращаясь в санитарный вагон. Мимо каморки Вяземского пришлось прокрасться тише мыши. Ну вот совсем не было никакого желания продолжать пространные рассуждения с князем, вознамерившимся выдоить меня досуха. Если и всплывёт что, сам наведаюсь, а пока надо что-то делать с нарастающей головной болью.
Похоже, сегодня я с умственной нагрузкой переборщил. А всё павлинья натура! Распушил хвост, понимаешь. Хотелось перед девчонкой в грязь лицом не ударить. Козёл старый. Хотя, почему старый? Это там мне полтинник с гаком, а здесь двадцать три.
Ёшки-матрёшки! Двадцать три! Помнится, в свои двадцать три я считал себя уже взрослым рассудительным человеком, способным не наделать очевидных глупостей, целеустремлённым, смотрящим в будущее с оголтелым оптимизмом. Может, это какое-то особое свойство центральной нервной системы или влияние гормонального коктейля, который бурлит в этом возрасте в крови?
Ведь тутошние ровесники, несмотря на войну и в перспективе глубокую задницу для страны, ведут себя не менее позитивно, чем я в их возрасте в начале девяностых. Понятное дело, война другая, время другое. Но и в моей молодости была гражданская, и не одна. И задница, пусть и не столь глубокая, была. Почему в мои девяностые унылых и потерянных лиц я видел больше, чем здесь, в 1915-ом, всего за неделю? Вот где вопрос, всем вопросам вопрос…
Увидев Семёна, поинтересовался, как дела с нашей задумкой. На что рыжий санитар ответил, что если по носилкам, то на ночь попробуем пропитать один экземпляр. Но для этого надо будет сходить к кочегарам, ибо железнодорожники, что сосватали ему особый состав, бутыль которого выменяли на часть окорока и две буханки серого, предупредили, что пропитанная ткань вонять будет не меньше суток. А на тендере сушить милое дело — и воздухом обдувается и кочегарам не в тягость.
Что до «железного жилета», как прозвал его Семён, то уже можно примерять. Я радостно ухватился за разложенный рядом броник, пока ещё с выставленными «анатомическими» составляющими и стал одевать его на себя через голову. Семён по моей указке уже приладил боковую шнуровку. Пластины, помещённые в холщовые карманы, глухо звякнули. Завязав тесёмки, я покрутился и так, и сяк, присел. Жилет почти не стеснял движений. Конечно, шея не прикрыта, как и пах. Но, как говорится, довольствуйся малым.
Тут я заметил, что в вагоне стихли все разговоры, и народ беззастенчиво пялится на меня. Демьян, до этого развешивавший на сушилке портянки, шагнул ко мне и легонько ткнул кулаком в грудь.
— Вот так кольчужка, Гаврила! Я, правду сказать, поспорил с Семёном, что ты в ней и пяти минут не проходишь. Тяжела больно! А ты, вона как, здоров, что бык племенной. И откуда в тебе столько силы, а? Жилистый…правда, жрёшь, как дьяк опосля поста. Но, видно, не в коня корм. Силён! — он ещё раз хлопнул меня по плечу.