"Фантастика 2024-23".Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Когда открыл глаза, с трудом огляделся и прислушался, то понял, что нахожусь в посадочном модуле. В таком просторном, уютном, родном. И, главное, полном воздуха. Прохладного, пьянящего воздуха.
Как потом я узнал, на базе, потеряв связь с вездеходом, сначала не особо взволновались. Все же пыльная буря. Но когда радиосигналы начали пробиваться, а связи все не было, то мои товарищи сильно переполошились.
Беда не приходит одна. По дальней связи пришло сообщение с Земли, что полетный центр потерял контакт с грузовой ракетой, которая через неделю должна была обеспечить базу всем необходимым, в том числе топливом для возвращения на орбиту. Топлива, правда, для выхода на орбиту хватало, но только на одну попытку. И чтобы без излишних маневров.
Заря межпланетной космонавтики. Всего было впритык. Это не нынешние термоядерные монстры, похожие на солидные пароходы прошлого века. Тогда каждый грамм был на учете.
Вокруг планеты вращался несущий корабль. Он работал в автоматическом режиме, что не мешало ему вести контроль за поверхностью планеты. Оптика была достаточно мощная, и картографирование Марса не останавливалось ни на секунду. С него и получили изображение вездехода. А еще через несколько витков, когда буря на поверхности слегка утихла, на пределах возможностей оптики, с помощью хитрой вычислительной обработки изображения, зафиксировали бредущую в одиночестве по песку фигуру.
Было ясно, где находится потерпевший крушение член команды. Но непонятно, как его достать. Более ста километров от базы. Вездехода нет. Достаточно горючего в модуле нет.
Из Полетного центра пришло сообщение, что грузовая ракета на минуту вышла на связь и опять пропала. Движется планово. Возможно, если автоматика не подведет, приземлится вовремя. Тогда будет горючее. Будут материалы. И будет нам обратный путь.
И начальник экспедиции Луганский решился. Если бы с грузовой ракетой не установили минутную связь, то он не сделал бы ничего. Экспедиция в такой арифметике дороже отдельного члена экипажа. Но здесь представился шанс.
Он лично умудрился поднять модуль и виртуозно посадить его в трехстах метрах от моего распростертого тела. К тому времени мой картридж уже полностью закончился, и наступило кислородное голодание. Меня внесли в модуль, а потом вытащили с того света.
Я нашел то, что найти не смог бы никто. Славу первооткрывателя объекта Иных я скромно разделил с погибшими героями космоса Алиевым и Гжеляком. По последнему информация была засекречена. Незачем будоражить народ тайнами, которые ему знать не положено…
Глава 4
Когда я вернулся на Землю, и еще даже не закончилась послеполетная реабилитация, меня уже взяли в цепкие руки сотрудники Наркомата госохраны. Каждое слово, каждое мое действие они препарировали под микроскопом, разглядывали критически со всех сторон, выворачивали наизнанку. Потом меня ненадолго оставляли в покое. Чтобы на следующий день заняться тем же самым с новыми силами.
Допросы, допросы. Одни и те же вопросы изо дня в день в расчете на то, что я собьюсь, появятся несостыковки, и мое вражеское нутро полезет наружу. Со мной работали со вкусом и толком, как с самым закоренелым вражеским шпионом.
Впрочем, я был не в обиде. Следователей я понимал. Им кровь из носу надо было докопаться до истины. И у них были в основном мои слова, притом достаточно странные. А слова они и есть слова. Их надо проверять и перепроверять.
По итогам той великолепной исследовательской вылазки я имел все шансы загреметь под суд. Я сам не мог объяснить, что меня заставило нарушить столько пунктов инструкций. При том, что за всю прошлую жизнь я, наверное, не нарушил серьезно ни одной. Мои слова про нашедшее умопомрачение вызывали лишь усмешки.
Следствие все продолжалось. Меня продолжали донимать, правда, не с такой интенсивностью, и после возвращения в Москву. Терзали в здании Наркомата госохраны на площади Дзержинского. И в кабинетах Управления Дальнего Космоса. И в других местах.
И никто ничего не говорил о моих дальнейших перспективах. Насчет суда я, скорее всего, погорячился. Процесс над героем Четвертой Марсианской — это все же перебор. Но что дальше мне не дадут водить даже велосипед, и я останусь привязанным навеки к Земле — в этом у меня сомнений не было. Кто доверит такому раздолбаю штурвал корабля? Кто возьмет такого разгильдяя в полет? Коллеги, те, кто был в курсе, уже воспринимали меня как ходячую бомбу.
Но этим мои мытарства не исчерпывались. Однажды меня отвезли в закрытую клинику, оберегаемую вооруженной автоматами охраной, что для Москвы уже смотрится абсурдно. От кого в столице держать оборону?
Там за меня всерьез взялись эскулапы и прочие головастые ребята. Со мной проводили какие-то странные медико-биологические исследования. Проверяли аппаратурой, которую я до того никогда не видел. А потом были еще не менее странные психологические тестирования. Я не понимал, что творится. И у меня были подозрения, что меня никогда не выпустят на волю.
Выпустили. Для того чтобы следующая встреча прошла в доверительной обстановке.
В закрытом секторе Полетного центра в Астрогородке, в оранжерее летнего сада, где я релаксировал на мягком диванчиках под разлапистыми тропическими растениями, меня и нашли.
— Разрешите потревожить ваше одиночество? — спросил вальяжный высокий мужчина с насмешливым выражением лица.
При этом он продемонстрировал мне удостоверение полковника Наркомата госохраны и предъявил карточку доступа к нашему делу, без которой я с ним не стал бы разговаривать. Так что, конечно же, я согласился на его общество.
Он представился Иваном Ивановичем. И началась ключевая для всей моей жизни беседа.
В Иване Ивановиче не было мрачной решимости и стремления искоренить скверну, как в его коллегах. Это был сотрудник другого полета. Он овевал волной доброжелательности, сочувствия и ироничного понимания. При этом не пытался по сотому разу задавать одни и те же вопросы. Мы просто обменивались мнениями о происшествии.
— Знаете, товарищ майор, — сказал он. — Я изучил ваше досье, мы переговорили с вашими сослуживцами. Вы удивительный человек.