!Фантастика 2024-4". Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
– Э, парень, что-то тебе не ладно, – подтвердил очевидное Тоша и благоразумно убрался спать в другой конец барака. Бегдашич посмотрел на хворого соседа и высказал предположение, что Игнашка подхватил легочный жабе: болезнь очень неприятную, но довольно быстро излечимую в хороших условиях. Разумеется, ни лекарств, ни нормальной еды никто бы Игнашке не дал, поэтому он положился на волю Заступника и постарался заснуть.
Утром его глаза слезились еще сильнее, а ко всему прочему добавился еще и кашель. Игнашка оделся потеплее и вместе с верной лопатой отправился к котловану. Легочный жабе никому и никогда не давал права отлынивать от работы, тем более тем, кто трудится на государевой стройке. Несмотря на отвратительное самочувствие, Игнашка работал
Вечером Игнашка уже привычно потер глаза и увидел на пальцах кровь. Бегдашич закряхтел и ушел в дальний угол: так Игнашка остался без соседей и теперь лежал словно на особой, ничейной территории. Кашель усиливался, воздух с трудом проходил в горло, и кровавые слезы застилали мир темной пеленой.
Земному врачу, пожалуй, хватило бы одного взгляда на Игнашку, чтобы поставить диагноз: болезнь Траубера, начальная стадия. Вызывающий ее синтетический вирус был специально создан для зачистки обитаемых планет под колонизацию, но так и не был использован: Иоахим Траубер синтезировал его в своей лаборатории буквально за год до полного установления Гармонии, а потом власть заклеймила ученого как врага человеческого рода, идущего против разума и совести. Траубер был приговорен к Туннелю, а пробные капсулы, уже заброшенные на ряд планет, никто находить и изымать не стал, и болезнь Траубера – с описаниями симптомов и способов лечения – осталась только в учебниках для медицинских вузов.
Лекарник соизволил прийти наутро, издали посмотрел на Игнашку, который – всем было уже ясно – готовился отдать душу Заступнику, и выбежал из барака, закрывая нос и рот рукавом. Через четверть часа прорабы, мастера и архитекторша узнали, что в лагере завербованных появилась непонятная зараза.
Это было очень неприятно, однако не смертельно. Болезни вспыхивали в Аальхарне каждую осень, то легкие, то тяжелые, и большой опасности в новом заболевании никто поначалу не увидел. Строительство силами инквизиторов и армейцев оцепили по периметру так, чтобы ни одна крыса не выскочила, мастера и прорабы надели маски, закутав рты и носы, чтоб злой дух болезни не пробрался внутрь, в столицу отправился гонец с отчетами о сделанном за неделю и информацией о болезни, а завербованных, в том числе и из зараженного барака, погнали пинками и плетьми на работу. Все, в том числе и сами рабочие, были в курсе, что жизнь их никому тут не нужна – сдохнут эти, так пригонят новых, а вот строительство нужно продолжать любой ценой.
Игнашка умер после обеда. Возможно, он кричал от боли, пришедшие в барак рабочие увидели его труп и испуганно принялись обводить лица кругами Заступника. Все прекрасно понимали, что просто так начальство маски не наденет, но увидеть перед собой мертвеца с кровавыми потеками слез на щеках – это было слишком жутко. Пока работники негромко обменивались мнениями о смерти Игнашки и страшной заразе, свалившейся на обитателей барака, пока находили чистые тряпки, чтобы замотать лица, пока похоронная команда выносила из барака страшный труп, уже начавший раздуваться и распространять жуткий смрад, один из наемных рабочих, Алька, которого отправка на строительство спасла от петли за разбойные дела, решил попробовать прорваться через оцепление, пользуясь тем, что инквизиторам и армейцам как раз подвезли обед, и они были больше заняты своими металлическими мисками, чем наблюдением за лагерем.
Впрочем, профессиональные военные и братья-инквизиторы, владевшие оружием не хуже армейцев, были вовсе не то же самое, что дряхлые охранцы в родной деревне Альки, способные палить только солью по мальчишкам, наведывавшимся в чужие сады за добычей. Один из инквизиторов, заметив крадущегося рабочего, метнул в него нож, которым только что кромсал неподатливый кусок солонины, и попал в горло. Хрипя и захлебываясь кровью, Алька свалился в мокрую траву. Стоявшие в оцеплении посмотрели на него с равнодушием обывателей, наблюдающих привычную картину, что каждый день торчит перед глазами.
Швырнувший нож инквизитор отложил свою солонину, натянул спущенную перед едой защитную маску и подошел к умирающему Альке.
– Какой хитрый, – промолвил инквизитор, а затем выдернул нож и полоснул по горлу еще раз – чтобы уже наверняка.
На следующее утро хлынул такой ливень, что продолжать работы никак не представлялось возможным.
А в бараках обнаружилось уже семеро заболевших.
«…едва не начался бунт: рабочие хотели покинуть лагерь и разойтись по домам. Если бы не инквизитор Мюнц, который обратился к ним с искренней и проникновенной речью и убедил остаться здесь, принимать лекарства, которые приготовили лекарники, и не нести заразу своим же родным и близким, то все могло бы закончиться большой кровью. Местные жители не знают о болезни: оцепление мы объяснили возможностью побегов».
Дина отложила перо и посмотрела в окно. Она квартировала в доме местного купца, который пустил столичную гостью на постой не за плату, а за честь принимать столь важную особу. Сейчас купец был в отъезде по делам трех своих лавок, немногочисленные слуги Дине не докучали, на строительство она пока не ходила и проводила время, составляя отчеты о событиях в лагере для государя – официально и для шеф-инквизитора – более приватно.
«Возможно, Ваша бдительность помнит наш давний разговор в придорожном трактире, когда я рассказала легенду о подземном городе. Мои опасения сбылись. И пускай сам город не найден, но чума, насланная Заступником, вырвалась на свободу и теперь пожирает тех несчастных, что попались ей на пути. Люди держатся относительно спокойно, ведь разные болезни в Аальхарне не редкость, однако я понимаю, что это не какая-нибудь безвредная хворь, которую наш добрый Олек исцелил бы простейшим лекарством из своей сумки. И мне по-настоящему страшно. Наверное, впервые в жизни. Конечно, ваши пыточные – тоже не подарок, но там я хотя бы знала, что невиновна в смерти старой Мани. А теперь у меня нет уверенности в своей невиновности…»
С кончика пера едва не сорвалась клякса, Дина опустила перо в чернильницу и подумала, вслушиваясь в мерный стук дождевых капель по карнизу, стоит ли написать о том, что все это время не давало ей покоя. Затем она медленно вынула перо и вывела аккуратным почерком с легким наклоном влево:
«Я не имею права задаваться вопросом о том, значу ли для Вас хоть что-нибудь. Впрочем, если Ваша бдительность сочтет важным все то, что случилось с нами обоими после покушения, то я осмелилась бы попросить Вас лишь об одном».
За неделю на стройке умерло двадцать пять человек. Повозки с новыми завербованными подходили регулярно, новички получали защитные маски и строгий наказ не высовываться за оцепление. Кто-то попробовал возмутиться: мол, не должны вольные пахари из Забдыщ дохнуть тут, аки смрадные мухи, однако помянутый Диной в письме инквизитор Мюнц вынул пистоль и приставил его ко лбу говорливого забдыщеца. Тот очень быстро все понял и пошел с остальными обустраиваться в бараке.
«Сначала начинается сильный жар и слезятся глаза, – писала Дина. – Затем терзает кашель. Трудно дышать, а из глаз льются кровавые слезы. Заступник ослепляет грешников…»
Несмотря ни на что, строительство продолжалось.
…Государь не был рассержен, скорее недоумевал. Шани сидел в личном Душевом кабинете и размышлял о том, почему бабы в общей массе такие дуры. Прямо скверный анекдот вышел: архитекторша перепутала конверты, и отчет для государя отправился к шеф-инквизитору, а весьма приватное письмо с описанием реального положения дел на строительстве – к Лушу.
За спиной что-то скрипнуло. Шани подумал, что с таким неприятным звуком натягивается струна арбалета; его тело потом выбросят в канал, а новым шеф-инквизитором наверняка станет Вальчик, который очень любит пытать ведьм, любит просто до дрожи. Заплечных дел мастера при нем отдыхают: всю работу он делает сам с превеликим удовольствием.