Фантазёр - покоритель горных вершин
Шрифт:
Делать нечего — отправились на ферму. Хорошо ещё, попутная машина подвернулась, отруби везла. Только дорога до фермы больно нехороша — растрясло нас порядком. Кто-то даже сказал, что лучше было бы пешком добираться.
Однако добрались.
— И вы пожаловали? — обрадовался при виде нас косой бригадир, правая рука заведующего фермой.
— Нам только работу подходящую подыщите. Не то сами понимаете: доить коров мои ребята не умеют, — сказал я, глядя в его хитрый глаз, уставившийся на меня; другой глаз глядел куда-то
— Само собой разумеется, дорогие, — засуетился бригадир. — Найдём для вас подходящую мужскую работу.
Тут на ферме замычал бугай.
— Айда, ребята, за дело! — обернулся я к своим молодцам.
— Ну, ну, не подкачайте! — крикнул нам вслед бригадир.
В длинном низком помещении фермы стоял такой резкий запах, что мне будто шило воткнули в ноздри.
Сотни коров вздыхали, пыхтели, топтались и мычали.
Бугай опять замычал. Тут мы его увидели. Он был привязан в углу у стенки. Ну и зрелище! Жирный, огромный, с загривком, огненно-рыжий, а из широких ноздрей кровь сочится. Мы подумали было, что он ударился обо что-то, по нет — пастух с засученными рукавами пытался продеть ему железное кольцо в ноздри.
Шестиклассников мы нашли в телятнике. Они кормили новорождённых телят, силой совали им в рот бутыли с сосками.
Кукури Апхадзе свернул на сторону шею несчастному телёнку и усердно вливал в него молоко.
— Э-э, ты что с ним делаешь! — прикрикнул я. — Он же видеть твоего молока не может!
— Это сначала так… — объяснил «кормилец». — И вчера не хотел, да если ждать когда захочет, он с голоду подохнет.
— А вы и вчера на ферме были?
— Мы тут каждый день часа по два работаем.
— Кому вы тут нужны?
— Хм… — Он взглянул на меня. — Ты знаешь, что такое шефство?
— Знаю. Это когда телята не хотят есть, а в них силком вливают молоко.
— Во, во, примерно! — со смехом согласился он.
— А Залико не шефствует? — спросил я.
— А как же, конечно, шефствует.
— Что-то его не видно. Наверное, он над поросятами шеф, а?
— Нет, он в дежурке, где бугай привязан.
— В дежурных, что ли. молоко вливает?
— А ты думаешь, тут другого дела нету? Он художник, у него своя работа. Красный уголок оформляет, потом диаграммы будет делать.
— Что ещё за диаграммы? — разинул рот Гиви.
— Вместо того чтобы без дела мотаться по проулкам, сходите на ферму, всё и узнаете, — посоветовал нам «кормилец».
Мы, конечно, могли ему ответить как следует, но сейчас перед нами стояла другая задача. И я повёл своих ребят к дежурке.
Мы обошли дежурку сзади, чтобы не связываться со свирепым бугаём, топчущимся у дверей, и вошли в помещение.
— Вот он, художник, — обернулся я к своим, заметив в углу комнаты увлечённого работой Залико. — Опередил-таки нас: смотрите, мол, какой я работяга!
То ли он очень был увлечён, то ли бугай за дверью
— Да он издевается над нами! — не унимался я.
— Как он смеет! — заорал Головастик и шагнул к нему.
— А…Что вам, ребята? — растерялся Залико и заморгал глазами. — Помочь пришли?
— Кому помогать? Тебе? — перешёл я в наступление. — Да кто ты такой?
— Если вам не нравится, — он протянул лист бумаги, — можете рисовать сами.
— Не нравится! — Я, не глядя, ткнул бумагу ему в нос и толкнул его в грудь.
Залико прижался к стенке и недоуменно смотрел на нас. Я, конечно, был в своём уме и потому не стал называть ему настоящей причины.
— Ни дружбы для тебя не существует, никого ты не жалеешь! — крикнул я.
— Какой дружбы, кого я не жалею?
— Может быть, и другие хотят шефствовать и рисовать диаграммы!
— Хе-хе, рисовать диаграммы? — выкатил зрачки Головастик.
— А ты помалкивай! — буркнул я Зуре, чтобы он случайно не проболтался.
— Вы, кажется, нарочно драку затеваете? — догадался наконец художник-доброжелатель.
— Да где это слыхано! — зашумел я. — Такой одиночка, такой кулак… такой… такой… как он называется, который людей не любит?
— Индивидуалист, — подсказал Залико.
— Где это видано — такой индивидуалист! Вот, например, заведующий фермой, по-твоему, один ходит за всем стадом? Один доит его? — Я обернулся к своим молодцам.
— Да у него целая орава пастухов и доярок, — поддержал меня Дито.
— По-твоему, он один ест пироги и хачапури? [4]
От такого вопроса мои ребята несколько подрастерялись.
— Почему же этот художник один-одинёшенек рисует, оформляет и индивидуальничает? — Я совсем уже взъярился и влепил Залико звонкую оплеуху.
Дело оборачивалось нешуточно. Залико это понял, хотел кинуться на меня, но видит — нас много. Наклонился за линейкой… Драться он, что ли, ею собрался? А мы тут-то и навалились на него скопом. Но в ту же минуту вдруг что-то как налетит на дверь — она и в щепки от такого удара!
Мы притихли — лежим смотрим, а на месте двери вдруг появляется окровавленная морда быка, в ноздрях у него кольцо железное торчит, а на рогах остатки верёвки намотаны.
Бугай огляделся, сверкнув глазами, вошёл в дежурку — дощатый пол заскрипел под ним.
Мы все языки проглотили.
А за дверью вопли:
— Разломал!
— Взбесился!
— Верёвку, скорее!
— Тащите что-нибудь!
И никто не смеет войти в дежурку. Наверное, не знают, что мы там сидим.
А бугай как закрутится на месте!
«Мууу, мууу!» — и назад к дверям. Оттуда на него люди. Он повернулся — и на нас! Ведь вот какая у меня судьба.
Но я уже сориентировался, сообразил, что к чему, и пополз к столу. Ребята за мной.