Фантом
Шрифт:
Дима попытался разглядеть лицо офицера, лежащего на переднем плане, и не смог. …Куда же они, в конечном итоге, дели трупы? – вопрос заинтересовал его потому, что это оказалось единственным живым впечатлением от прочитанного, – младший лейтенант… значит, тогда он был совсем мальчишкой. Может, он жив до сих пор? И, скорее всего, если он строил для генералов, то и себе прихватил, хоть маленький кусочек земли. Или это только в наше время исполнители подбирают крохи от пирога хозяев, а тогда было по-другому?.. Красавин… Крапивин…. Нет, такой фамилии я никогда не слышал. Вот, Ивлев… (Какие-то Ивлевы жили в районе сельхозинститута. Он не был знаком с ними, но
Небо оставалось серым, но ясным, и мелкий холодный дождь сеял, казалось, ниоткуда. Капли убаюкивающе шелестели в ветвях. Мокрые листья опадали, чаще и увереннее пикируя на набухшие грязью дорожки. На улице уже вспыхнули фонари – их свет матово расплывался за марлей дождя.
Дима поежился, и когда случайная капля погасила сигарету, не стал прикуривать новую, а вернулся в дом, плотно прикрыв дверь – в доме всегда тепло и сухо. Включил полный свет. От контраста, как по мановению волшебной палочки, на улице наступила ночь. Дима вернулся к столу. Тетради его уже не интересовали. Он даже не стал досматривать их до конца, а лишь небрежно пролистал и убрал обратно в шкаф. На столе осталась только записка младшего лейтенанта с неразборчивой фамилией и альбом, открытый на первой странице. Дима смотрел на них, пытаясь мысленно соединить воедино, и понять, что же происходило дальше, будто это могло иметь для него значение.
Чем дольше он смотрел, тем сильнее возникало желание что-то предпринять – сейчас, немедленно. Скорее всего, это желание являлось плодом скуки и одиночества. Он прекрасно понимал, что даже если и выяснит место захоронения румын, то не воздвигнет там братской могилы и не станет откапывать останки, чтоб вернуть родственникам, хотя уже это стало модным – направлять целые экспедиции из Германии, Италии, Венгрии на поиски костей своих неудачливых соотечественников. Дима сам не знал, зачем ему это нужно, но твердо решил, что просто так свое расследование не бросит.
Взглянул на часы. Только семь. Задумчиво прошелся по комнате, готовясь озвучить решение, которое внутренне уже принял; потом решительно вышел в коридор, обулся и взяв зонтик, вышел на улицу.
Ноги расползались на раскисшем черноземе садовой дорожки. Он представил, как пойдет дальше по не асфальтированной обочине улицы; как будет месить грязь и, в конце концов, выйдет на проезжую часть, чтоб шлепать по лужам, уворачиваясь от несущихся мимо машин. На мгновение захотелось вернуться, спрятаться под защиту дома; он даже оглянулся, но почему-то не почувствовал привычного притяжения, выражающегося в раздумьях – а стоит ли ему куда-то выходить?.. Дом не удерживал его, и, наверное, поэтому впервые показался старым, возможно, действительно, нуждающимся в ремонте.
Голые деревья не спасали от холодных капель, а раскрыть зонтик под низко нависшими ветками было невозможно. Дима быстро шел по траве, и пока добрался до дорожки, ноги его совсем промокли, но это не смущало, даже наоборот – он подумал, что теперь может идти, не разбирая дороги, не лавируя среди луж, и мокрее уже не станет. Правда, он и сам не мог объяснить, куда так уверенно стремится.
Миновал станцию техобслуживания, прилепившуюся на опушке широкой лесополосы. Впереди уже виднелся желтый корпус сельхозинститута, всегда удивлявший его своей архитектурной несуразностью. Дима вдруг остановился, сообразив, что не знает ни номера дома, который ищет, ни даже названия улицы. Закурил, предварительно спрятавшись под козырек остановки, и подумал, что нет никакой необходимости идти именно сейчас, даже не выяснив точного адреса, ведь
Мимо пронеслось несколько маршруток, остановился автобус, но никто из него не вышел. Дима курил уже вторую сигарету, когда увидел, как в ближайшем домике, смотревшим окнами на улицу, вспыхнул свет. Подошел и тихонько постучал. Уголок белой занавески приподнялся. К стеклу приблизилась седая старушечья голова.
– Извините, а где живут Ивлевы?..
Старушка смотрела внимательно и недружелюбно. Потом ее губы зашевелились, но Дима не услышал ни единого звука через двойные оконные рамы, и понял, что его вопроса она тоже не слышит. Голова исчезла, занавеска опустилась, а потом и вовсе погас свет. Дима вернулся на остановку и дождался-таки, пока из очередного автобуса вышла женщина.
– Девушка!.. – но она не обернулась, – не убегайте! Я просто спросить хочу!.. (Наверное, его трезвый голос внушал доверие, и женщина остановилась). Простите, а где здесь живут Ивлевы?
– Вообще-то, мы недавно переехали, но, по-моему, это внизу, – женщина заспешила к новенькому коттеджу, большим красивым кораблем, возвышавшимся над приземистыми, домиками послевоенной постройки.
Дима направился вниз – туда, где дробно стучали поезда, шедшие по берегу водохранилища. Фонарей здесь не было вовсе, а дорога шла под уклон. Дима ощупывал каждый шаг, прежде чем перенести массу тела, но все равно один раз чуть не упал. Чудом удержался, схватившись за мокрое скользкое дерево и решил, что лучше идти вдоль забора; правда, тогда просыпались собаки, и его передвижение отмечалось катящейся впереди волной злобного заливистого лая. …А это и хорошо, – подумал Дима, – может, кто-нибудь выглянет?.. Тогда спрошу… Но никто так и не выглянул, полностью доверяя охрану четвероногим стражам.
Дима вышел к перекрестку, на котором тускло горел фонарь. Растерянно остановился, и тут ему повезло. Дверь ближайшего дома открылась. На крыльце появился темный силуэт; в раздумье постоял минуту, потом спустился и что-то поставил на землю.
– Извините! – крикнул Дима, – а Ивлевы где здесь живут?
– Ивлевы? – переспросил мужчина, – здесь нет Ивлевых, и никогда не было.
– Как нет?..
– А так. Здесь я всех знаю. Тридцать пять лет живу. Ивлевы – это еще ниже спуститесь, потом направо. Дом двухэтажный; мансарда стеклянная, – мужчина поежился – вышел он налегке, не рассчитывая так долго находиться на улице, – а тебе там кого?
– Мне б полковника Ивлева.
– Михаил Николаевича? – мужчина громко рассмеялся, – эк, кого вспомнил. Он уже лет двадцать пять, как умер. Я еще в школу ходил. Жена его, правда, живая, но, по-моему, уже не двигается сама. Дочь… так ей тоже за шестьдесят. Ты Славку, наверное, ищешь – внука?
– Нет, я полковника искал… – пробормотал Дима.
– Ну, парень, тогда тебе не сюда. Тебе лучше на центральное кладбище, в аллею героев, – мужчина скрылся в доме и запер за собой дверь.
Ниточка оборвалась, еще не начав разматываться. Дима повернулся, чтоб идти обратно, и увидел дальний свет фонаря, отражавшийся в несущихся вниз мутных потоках – по ним ему предстояло подняться!..
Ноги поехали сами собой. Дима успел схватиться за дерево, но пальцы не удержались на влажной коре, и он заскользил вниз, балансируя руками, как канатоходец. Перевел дыхание. Хотел закурить, но понял, что пачка отсырела окончательно. Он стоял, запрокинув голову так, что касался затылком ствола, а на лицо падали крупные холодные капли. Несмотря на мерзкую погоду, и то, что его поход закончился ничем, домой не хотелось. Как ни пытался он представить себя в теплой сухой комнате, но ощущение уюта и защиты не приходило.