Фантомная боль
Шрифт:
Из кофейни я направился в свой любимый газетный киоск и накупил там на пятьдесят долларов билетов моментальной лотереи. В решающие моменты жизни я впадаю в свою привычную каннибальскую роль. Моментальную лотерею я открыл для себя месяца четыре назад и решил, что в качестве трудовой терапии мало что может сравниться с лотерейным билетом. Иногда мне приходилось ходить в ресторан с коллегами моей жены; я заранее покупал лотерейные билеты штук по десять на брата и раздавал их присутствующим после горячего. Всегда приятно видеть, какую бурю эмоций способен вызвать в человеке лотерейный билет. Кроме того,
* * *
Моя будущая жена снова заглянула в наш магазин через несколько дней после того, как я попросил ее взять меня к себе в клиенты. Она сказала, что формально еще не имеет права брать клиентов, но если мне очень хочется, то она попробует. Я сказал, что мне очень хочется.
Она предложила заняться каким-нибудь практическим делом.
— Может быть, напечем печенья? — предложила она, разминая левую ступню. — Ты когда-нибудь пек печенье?
— Нет, — ответил я, — никогда. Моя мать иногда печет, но печенье она никогда не делала.
Хотя моя будущая жена, как я уже знал, не курила, она вся пропахла сигаретами и вечеринками. Ее окружал какой-то въедливый запах. В ту пору я считал его запахом экзистенциального одиночества. Экзистенциальное одиночество — это, конечно, ерунда, но только не его запах, ибо такой запах существует.
Иногда я и теперь его чувствую: запах сигаретного дыма, запах пота с примесью мочи — короче говоря, запах затянувшихся за полночь пирушек: хозяйка уже давно легла спать, но последние гости даже не собираются расходиться. Некоторые так никогда и не уйдут, ну разве что полжизни спустя.
Итак, мы взялись печь печенье. Вначале мы закупили продукты. А затем стали печь печенье у нее на кухне. И пускай это была не просторная шикарная кухня, но главным ведь было лечение, кроме того, она смотрела на меня с тем же выражением, что и тогда, когда просила у меня очередную порцию овощной запеканки, — глазами, полными нежности, от этого ее взгляда у меня всегда возникало чувство, что она просит меня о чем-то совсем другом. О ласке, о внимании, о поцелуе в лоб — бог ее знает, что таилось в ее голове, когда она приходила ко мне в ночной магазин!
Мы не очень много болтали. Мы сосредоточились на печенье. Дома у нее, как мне показалось, тоже пахло экзистенциальным одиночеством. Сам я весь пропах рыбой и овощной запеканкой. Немного позже оба этих запаха изгнал дух свежеиспеченного печенья.
Я никогда не предполагал, что приготовление печенья может быть не менее увлекательным занятием, чем штурм горы Эверест или первый осторожный поцелуй. И еще я узнал, что счастье — это не образ, который существует лишь в прошлом или в будущем, как я это себе в общих чертах представлял, поджидая клиентов в ночном магазине. Оказалось, что счастье возможно и в настоящем, с липкими от теста руками, со струйками пота, стекающими по телу из-за того, что раскаленная духовка превратила кухню в парник.
— Мы должны делать это чаще, — сказал я, — я чувствую, что мне становится лучше.
— Хорошо, давай, — согласилась она, — мне кажется, ты и вправду немного повеселел.
В конце концов мы раздали печенье прохожим на улице. Печенья, которое мы напекли, хватило бы на половину сиротского приюта. Избавившись от печенья, мы стали прощаться. Я сказал:
— Увидимся в магазине.
Слова, которые я на самом деле хотел ей сказать, куда-то улетучились. Я их слишком долго взвешивал.
Изготовление печенья оказалось очень действенным лечением. Моя жена до сих пор применяет его в качестве групповой терапии. Выздоровление — это иллюзия. Но когда больные пекут печенье, это идет им на пользу.
— От этого у них возникает иллюзия, — однажды объяснила она мне, — что можно снова взять в собственные руки контроль над жизнью.
— Но почему? — удивился я. — Как это связано?
— У них наконец хоть что-то получается. Наконец хоть что-то идет как надо.
* * *
Я медленно шел в сторону дома. На один из лотерейных билетов я выиграл пять долларов, при том что стирание защитного слоя заняло больше двадцати минут. Приятно, когда вступаешь в молчаливый контакт с другими людьми — они стоят рядом и стирают защитный слой на своих билетах. Возникает нечто похожее на взаимопонимание. Мне вдруг показалось, что совсем не так уж плохо было бы всю оставшуюся жизнь посвятить билетам моментальной лотереи.
Писательство — это, несомненно, превосходный способ не жить, сохраняя иллюзию, что находишься в гуще событий. А сам при этом незаметно дергаешь за веревочки. Этот вид одиночества тоже имеет свой запах, запах красных коктейлей, которые слишком долго простояли нетронутыми в стаканах и в конце концов прокисли. На самом деле любое одиночество имеет запах, как раз это делает его легко переносимым: то, что ты можешь его понюхать, как собака.
Я зашел на почту проверить свой ящик, но в нем ничего не оказалось, кроме повторных счетов, которые я решил не забирать.
Эйфория писателя, манипулирующего событиями, должно быть, еще мимолетнее, чем наслаждение эротомана. Она исчезает, как только объект ваших манипуляций сдается и становится управляемым, когда стирается граница между человеком и персонажем. За этой гранью уже ничего нет и быть не может. Один рассказ.
Несколько месяцев я писал рассказ о таком манипуляторе, и мне все никак не удавалось его закончить. Это был рассказ о человеке, дающем уроки любви, вернее сказать, уроки обольщения. Все его ученицы чему-то у него научились, но он у них ничему. От этого его алчность только росла и уроки, которые он давал, превращались одновременно в его спасение и в его драму.
У светофора я наткнулся на пожилую даму, мою знакомую из кофейни.
— Давно тебя не видел. Уезжала в отпуск? — спросил я.
— Мне удалили половину верхней челюсти, — ответила она и широко открыла рот, демонстрируя мне свои раны.
— Какой ужас! — воскликнул я, а она сказала:
— Но ты ведь мог подойти к телефону и позвонить. Как там твоя жена?
— Хорошо, она сейчас на конгрессе в Вене.
Утром в день ее отъезда я вошел в ванную комнату; жена лежала в ванне и терла ногу натуральной губкой. Я подошел к зеркалу побриться, но не нашел своей бритвы.