Фантомы. Ангелы-хранители
Шрифт:
— Вы считаете, что и сегодня может произойти нечто подобное?
— Несомненно!
— В таком месте, как Нью-Йорк, или даже здесь, в Лондоне?
— Конечно! Это может произойти практически в любом месте, где есть те геологические условия, которые я описал в своей книге.
Они сидели, молча потягивая шампанское, погруженные в свои мысли.
Дождь стучал в оконное стекло с еще большим остервенением, чем раньше.
Сандлер ее был уверен в том, что до конца поверил в гипотезу, выдвинутую Флайтом в его «Вековечном враге». Он понимал, что взгляды профессора могли лечь в основу научно-популярной
Он взглянул на Флайта, который в очередной раз поправлял свою увядшую гвоздику, и проговорил:
— Меня от всего этого просто в дрожь бросает.
— И правильно, — кивнул, соглашаясь с ним, Флайт. — Так в должно быть.
Подошедший официант принес яичницу с беконом, сосиски и тосты.
19
Ночной мертвец
Гостиница превратилась в крепость.
Брайс остался доволен проведенной подготовкой.
Сейчас, после двух часов непрерывной напряженной работы, он сидел в столовой, потягивая бескофеиновый кофе из белой керамической кружки, на которой красовался большой голубой крест — эмблема гостиницы.
С помощью прибывших из Санта-Миры еще десяти полицейских к половине второго ночи сделать удалось многое. Один из двух залов ресторана был превращен в общежитие: на полу несколькими рядами лежали двадцать матрасов, вполне достаточных для отдыха одной смены даже после того, как подъедут люди генерала Копперфильда. В другой половине ресторана они поставили два длинных стола — здесь во время обеда или завтрака можно будет устраивать нечто вроде кафетерия. Кухню прибрали, вымыли и подготовили к использованию. Большой вестибюль гостиницы превратился в оперативный центр, где стояли письменные столы, столы для оружия, пишущие машинки, лежали папки, блокноты и большая карта Сноуфилда и его окрестностей.
Всю гостиницу успели тщательнейшим образом проверить на предмет безопасности. Были приняты все меры к тому, чтобы противник не смог сюда проникнуть. Два входа в тыльной части здания — один на кухне, другой в заднем конце вестибюля — были закрыты, заперты и для пущей верности забиты толстыми, два на четыре дюйма, досками, которые большими гвоздями прибили к косякам дверных проемов. Брайс распорядился забить эти двери, чтобы не пришлось потом отвлекать людей для дежурства возле входов, если бы они оставалась открытыми. Дверь пожарной лестницы заделали точно таким же образом, и теперь через нее невозможно было ни подняться на три верхних этажа гостиницы, ни неожиданно для находящихся внизу спуститься оттуда. Отныне вестибюль сообщался с верхними этажами только при помощи двух небольших лифтов, возле которых поставили двух часовых. Еще один часовой стоял у главного входа в гостиницу. Четверо полицейских вместе осмотрели все помещения наверху, удостоверившись, что там никого нет. Другая такая же группа проверила все окна первого этажа: большинство из них были не только заперты, но и заделаны на зиму. Однако все-таки окна оставались в их крепости самым слабым местом.
«Но если кто-нибудь попытается проникнуть внутрь через окно, — подумал Брайс, — мы по крайней мере будем предупреждены
Была переделана и масса других дел. Изуродованный труп Стю Уоргла временно поместили в примыкающей к вестибюлю кладовке. Брайс составил распорядок дежурств и определил состав смен на трое суток вперед на случай, если их критическое положение затянется так надолго. Наконец перечень того, что необходимо было сделать, оказался исчерпан и Брайсу не приходило в голову больше ничего, чем можно было бы еще заняться до наступления рассвета.
Вот почему он сидел теперь в одиночестве в столовой, за одним из небольших круглых столиков, потягивал кофе и пытался как-то осмыслить события этой ночи. Все его размышления непроизвольно возвращались к одному и тому же: из черепа Уоргла исчез мозг, а из его тела высосали всю кровь, до последней капли.
Брайс попытался избавиться от преследующей его картины — страшной, обглоданной, с оскалившимся черепом головы Уоргла. Он встал из-за стола, пошел и налил себе еще кофе, потом вернулся и сел на прежнее место. В гостинице стояла глубокая тишина.
За соседним столиком играли в карты трое полицейских из ночной смены — Мигель Фернандес, Сэм Поттер и Генри Уонг. Они почти не разговаривали, а когда им надо было что-то сказать друг другу, делали это шепотом.
В гостинице все было тихо и спокойно.
Гостиница превратилась в крепость.
Она действительно превратилась в крепость, черт побери!
Но были ли они тут в безопасности?
Лиза выбрала для себя матрас в самом углу зала-общежития, чтобы за спиной у нее была каменная стена.
Дженни развернула одно из двух одеял, сложенных на матрасе, и укрыла им сестру.
— Второе одеяло хочешь?
— Нет, — ответила Лиза, — одного хватит. Как-то странно ложиться спать, не раздеваясь.
— Ничего, скоро все войдет опять в норму, — сказала Дженни и, уже произнося эти слова, вдруг поняла, насколько пусто и бессмысленно они звучат.
— Ты тоже ляжешь?
— Пока нет.
— Ложись, — попросила Лиза. — Мне будет спокойнее, если я буду знать, что ты рядом, на соседнем матрасе.
— Ты здесь не одна, голубушка, — Дженни ласково погладила девочку по волосам.
Несколько полицейских — среди них были и Тал Уитмен, Горди Брогэн и Фрэнк Отри — тоже устраивались на ночлег. В комнате были также три хорошо вооруженных полицейских, которым предстояло бодрствовать и дежурить тут всю ночь.
— А свет совсем не выключат? — спросила Лиза.
— Нет. Мы не можем рисковать и сидеть в темноте.
— Это хорошо. Он тут и так не яркий. Ты со мной посидишь немного, пока я не засну? — Сейчас могло показаться, что Лизе не четырнадцать лет, а гораздо меньше.
— Конечно.
— И поговори со мной.
— Ладно. Только тихо, чтобы мы никому не мешали.
Дженни легла рядом с сестрой, оперев голову на руку.
— И о чем же ты хочешь поговорить?
— Неважно. Все равно о чем. О чем хочешь, только не о... сегодняшнем.
— Знаешь, я хочу тебя кое о чем спросить, — сказала Дженни. — Не о том, что сегодня произошло, а о том, что ты сегодня сказала. Когда мы сидели на скамейке около полицейского участка и ждали приезда шерифа, помнишь? Мы тогда говорили о маме, и ты сказала, что она... часто хвасталась мной?