Фараон. Краткая повесть жизни
Шрифт:
Мелькает странная мысль: «А может быть, Пафнутий и не старался спешить?»
Я медленно перевожу взгляд с росписей на его лицо.
Но я вижу перед собой старое, изуродованное моей рукой лицо, пропитанное моей болью и скорбью.
Он – мое подобие. Мои мысли, мои деяния.
Приподнявшись, я шепчу:
– Рамзес.
Пафнутий отшатывается от меня.
Но я повторяю.
– Рамзес.
Он поджимает губы и его подбородок начинает вздрагивать.
Я больше не смотрю на него.
Я жду, когда он уйдет. И пытаюсь не думать о Мефисе.
Но Пафнутий долго сидит возле меня.
Так
Сейчас мы чужие.
И в который раз я удивляюсь его бесстрашию. Ведь он знает, какая участь ждёт тех, кто прекословит мне. Знает – и не боится! Смельчак! Уверен, что переживет меня.
Потом он уходит. И облегченный вздох вырывается из моей груди.
И печаль о Мефисе наваливается на меня.
Я делаю знак – слуги выносят меня на террасу.
Я долго и бездумно смотрю на небо, на медленно плывущие белоснежные облака.
Ни Ра, ни Нут так и не пришли ко мне.
Того, чего нет, никогда не сможет прийти к тебе.
Представив удивленное лицо Мефиса, я горько усмехаюсь.
Да, мой друг, и ты тоже сейчас это знаешь.
И я все всматриваюсь в небо, все хочу отыскать Мефиса. Ведь нам так о многом ещё надо поговорить, мой единственный, ушедший друг.
В детстве, когда мне становилось тоскливо и тяжело, я прятался в саду. И Мефис всегда находил меня. Он ни о чем не спрашивал, а брал на руки и, успокаивая, пел песни.
Ах, Мефис, Мефис…
Наставник любил говорить, быть сильным, это не только умение владеть и повелевать собой. Иногда сила и заключается в том, чтобы смочь разрешить себе быть слабым.
И я не замечаю, как с моих ресниц срываются слезы.
Исход был предрешен в любом случае. Я знал, что так будет. Мефис не позволил бы себе умереть от моей руки. Гордый Мефис.
Как же невыносима боль утраты.
Лишь когда иссякли все слезы, я свернулся в клубок, и впервые, за много дней крепко уснул.
– Аменемхет, Рамзес идите ко мне!
Два мальчугана выбежали из-за деревьев. Старшему девять лет, младшему семь. Аменемхет, наследный принц, высок, строен, красив. Любой смертный распознает в нем сына бога и будущего повелителя Кемета. Рамзес был его полной противоположностью, коренаст и плотен, невысокого роста, с самым обыкновенным ничем не примечательным лицом. Непохожесть братьев удивляла самого фараона. И только преданность божественной супруги не давала ему повода усомниться в царской крови Рамзеса.
– Вот вам хлеб, отщипывайте маленькие кусочки и кидайте их в пруд.
– А зачем?
– Чтобы кормить уток. Они ведь тоже бывают голодны.
Аменемхет весело смеялся, наблюдая за тем, как утки гоняются за хлебом, Рамзес от удовольствия притоптывал ножкой.
Их не смущала ни личная охрана царя, ни многочисленные придворные с подобострастием ловящие каждое слово и взгляд повелителя, ни слуг, в которых порою было больше чувства собственного достоинства, чем в их хозяевах. Мальчики давно поняли и привыкли к тому, что одиночество – самая большая роскошь в их жизни и быть может самая недоступная. Такая же недоступная, как их отец, с которым они крайне редко проводили время. Их детские сердца были поражены тоской по самому могущественному человеку Кемета, которого женщины и враги видели намного чаще, чем они, наследные принцы и любящие сыновья.
– Папа, папа, посмотри, как они интересно кушают.
Фараон взял мальчика на руки, крепко к себе прижал.
– Да сын мой, они забавно едят.
Поцеловав Рамзеса, царь опустил его на землю. Война с морскими народами надолго отлучила царя от сыновей. А жить следовало по древним традициям, предписывающие фараону быть не только добрым и справедливым отцом, но и мудрым наставником. Короткие прогулки не могли восполнить долгую разлуку. Жрецы из Гелиополиса предупредили фараона об опасности нарушения гармонии в воспитании будущих царей. О грядущих бедствиях, которые могут обрушиться на царский род, если воспитание мальчиков будет поручено женщине, даже если она и божественная супруга его Величества. Но и выйти из войны, в которой Кемет пребывал уже несколько лет, фараон не мог – ведь это было равносильно поражению. А еще он не мог создать крепкую и боеспособную армию, приносящую ему победы. Фараон все это прекрасно понимал, но признавать свои неудачи не собирался. Он знал, что война – не его предназначение. Богами ему были предначертаны любовь и женщины. Множество наслаждений и удовольствий.
К фараону приблизился слуга.
– Вечноживой, пришел военачальник Диду.
Наблюдая за своими сыновьями, царь дал знак Диду, чтобы тот подошел к нему. Склонившись в глубоком поклоне, Диду подал фараону папирусный свиток.
– Что это?
– Послание от Сертапа. Он пишет, что не намерен сдавать нашу крепость, захваченную им несколько дней назад.
Лицо фараона стало серьезным, в глазах появились яростные огоньки.
Почувствовав перемену в настроении отца, дети подбежали к нему. Рамзес взял за руку старшего брата. Аменемхет напряженно следил за тем, что происходило, готовый в любую минуту броситься куда глаза глядят. Они оба боялись гнева отца.
– Ах, эти морские народы…Диду, ты же уверял меня в том, что мы разобьем их при первом же сражении?
Военачальник растеряно развел руками.
– Вечноживой, нашей армии не хватает оружия, солдат…
– Так сделай так, чтоб хватало!
Разорвав свиток, фараон гневно швырнул его в лицо Диду.
– Или ты хочешь, чтобы твоя голова болталась на городских воротах?!
Упав на колени, Диду обхватил ноги царя.
– Божественный, пощадите! Дайте время! И мы одержим победу!
– Победу!?
Ярость исказила лицо царя, сделав его страшным и безобразным. Не владея собой от гнева, исступленно крича, фараон выхватил кинжал и занес его над Диду.
– Победу!? Ты всегда мне ее обещаешь, а где она!? За что ты получаешь жалование? За что я наградил тебя землями и рабами? Мерзавец! А может быть, ты желаешь мне поражения?
Смертельно бледный, цепляясь за ноги царя, Диду шептал, как заклинание.
– Пощадите, пощадите, пощадите…
– Папа, не надо!
Детский крик, словно плеть, прошелся по спине фараона, тем самым, приведя его в чувство. Обернувшись, он увидел испуганных сыновей крепко держащих друг друга за руки, по ноге Рамзеса сбегала маленькая струйка. Он-то и кричал, своим криком нарушая придворный этикет и древние традиции. Царю вершащему правосудие, никто и ничто не имел права мешать.