Фармацевт
Шрифт:
Но мне, благодаря иммунитету прошлой жизни, удалось спокойно выслушать слова Эльвиры Шитиковой, самой красивой девочки нашей группы. Хотя, надо признаться, сердце слегка ёкнуло, когда белокурая красавица, подошла ко мне и, пристально глядя на меня большими голубыми глазами, попросила:
– Витя, мне срочно надо съездить в Ленинград на три дня. Надеюсь, ты меня прикроешь ипоставишь посещения в журнал.
Улыбнувшись, я ответил, что никого покрывать не собираюсь, тем более в течение несколько дней.
Томно поведя глазами, Эльвира
– Витя, ну не будь таким букой, что тебе стоит поставить отметку в журнале. Неужели ты мне откажешь?
Её распахнутые волоокие голубые глаза стали наполняться слезами.
Уверен, что если бы на моем месте был обычный парень пятнадцати лет, то устоять против такой артистической подачи он бы не смог. Мне же все эти уловки начинающей обольстительницы мужских сердец были видны, как на ладони.
К тому же я мысленно перевел слово волоокие с греческого на русский и закономерно улыбнулся, подумав о выразительных коровьих глазах.
За нашей беседой с интересом следили девушки, не успевшие выйти из аудитории. Еще бы, сейчас они гадали, справится ли староста с обаянием Шитиковой, или как большинство парней, послушно выполнит все её хотелки.
Увы, с хотелками у Эльвиры не срослось. После насмешливого отказа, улыбка слетела с её лица.
– Ну, погоди. Гребнев! Я тебе этот разговор ещё припомню! – прошипела она и, резко развернувшись, вышла из аудитории.
Ирма, превратившаяся во время нашего разговора в одно большое ухо, отмерла и тихо сказала:
– Витя, ты знаешь, у Эльвиры парень боксер. Она хвасталась, что он всех её бывших ухажеров разогнал и побил.
Она вздохнула и добавила:
– Но ты правильно сделал. Эта задавака думала, что может всеми парнями крутить, как хочет, а ты её обломал.
Я пожал плечами.
– Ирма, при чем тут обломал, не обломал. Я исполняю порученное мне дело, вы же сами выбрали меня старостой и должны следить, как я выполняю свои обязанности. Что же касается Шитиковой, то она вполне могла бы обратиться к Капитолине Григорьевне и отпроситься на три дня, конечно, если причина для отъезда будет уважительной.
Видимо моя беседа с Эльвирой произвела впечатление, потому, что с подобными просьбами ко мне больше никто не обращался.
Однако впереди нас ожидали ноябрьские праздничные дни, и естественно, все девушки хотели их встретить дома. Но эти желания вступали в непримиримое противоречие с требованиями администрации, желавшей, чтобы учащиеся в полном составе явились на демонстрацию седьмого ноября.
И насколько я знал в нашей группе начало выкристаллизовываться мнение, что на выходные дни следует уехать всем иногородним. Активистки нового движения утверждали, что если такое событие произойдет, то руководству училища придется с этим смириться, потому что всех все равно не отчислят.
– В принципе мне не хотелось влезать во все эти дела, но я представлял, какие разборки начнутся после праздников, да и просто было
Так, что в один из дней я обратился к нашему комсоргу и сообщил, что надо поговорить.
После уроков мы остались в аудитории, под любопытными взглядами наших соучениц, не спешивших покидать помещение.
– Ну, что ты хотел сказать, говори быстрей, – поторопила меня Светка. – Я в кино опоздаю, на «Стряпуху».
– Хорошо, я тебя не задержу. – согласился я и продолжил. – Света, тебя, как комсорга не волнует тот факт, что в наших рядах зреет оппозиция, и не исключено, что на демонстрации мы не досчитаемся, половины группы, что повлечет за собой массу неприятностей.
– Ой, Гребнев, не бери в голову. Вечно у тебя что-то не так. Я все знаю, воду мутят мурманчанки, Галька Климова и Валька Полуянова. Они, кстати, обе не комсомолки, так, что у меня особых проблем не возникнет. Все проблемы будут у тебя, ты староста и отвечаешь за посещаемость.
Я в удивлении уставился на собеседницу.
– Света, ты вообще о чём? Девчонки собираются массово уехать домой вместо того, чтобы идти на демонстрацию. Как ты думаешь, кто будет назначен виновным.
– Возможно, ты, меня это вряд ли коснется, – неуверенно ответила девушка.
– Света, – сказал я проникновенно. – Ты даже не представляешь масштабов будущих разборок. Во-первых, мы подставим нашего куратора Капитолину Григорьевну, меньше строгого выговора она за это дело не получит, как ты думаешь, какие у нас ней отношения сложатся в дальнейшем после этой истории?
Во-вторых, комсоргом после этого тебе уже не быть. Это же гигантское ЧП, если половина группы не явится на демонстрацию в честь Великой Октябрьской Социалистической Революции. Не исключено, что даже снятием с должности ты не отделаешься.
Писаренко после моих слов сбавила обороты и нервно заговорила.
– Витя, мне кажется, ты слишком серьезно воспринимаешь ситуацию. Никуда наши девочки не уедут, тем более что на следующей неделе у нас станет на пять комсомолок больше. А эти две девки пусть катятся куда хотят, если их отчислят, никто плакать не будет.
После этих слов я кое-что начал соображать.
Писаренко, после того, как Интерна поручила ей подготовить к вступлению в комсомол нескольких девочек, развила бурную деятельности и вскоре пять из семи девушек изъявили желание стать комсомолками. А вот с двумя мурманчанками у Светки нашла коса на камень.
Валя Полуянова увиливала от конкретных действий под различными предлогами, а Галя Климова вообще послала комсорга пешим маршрутом в далекий перуанский поселок.
Девушка была значительно старше нас, но из-за восьмилетнего образования ей пришлось учиться с малолетками. Собственно, она так нас и называла.