Фартовые деньги
Шрифт:
Конечно, умел бы Епиха топор кидать, как индейцы свои томагавки метают: ж-жик! — и прямо в башку! Много раз такие картинки по телику видел. Тогда бы он мог запросто Шпинделя уделать, не замаравшись. Попробовать, что ли? Конечно, не в Шпинделя кинуть для начала, а в дерево какое-нибудь…
Епиха выбрал в качестве мишени березу, метрах в пяти от себя, стоявшую на бугорке, за которым была маленькая ложбинка с кустиками. Примерился, размахнулся — ш-ших! — и топор с шелестом, но не кувыркаясь, пролетел мимо дерева и исчез где-то в гуще кустов.
— А-а-у! — дико взревел кто-то невидимый, и тут же послышался негромкий хлопок: дут! А затем еще один скорее стон, чем крик, но уже другим голосом:
— О-о,
От испуга Епиха прыжком сиганул вниз, в ольховник, прокатился через крапиву и, зацепившись сапогом за какой-то корень, шмякнулся наземь. Больно ударился коленом и грудью, даже дыхание перехватило, как от удара поддых. А наверху что-то шуршало, потрескивало. Епиха понял: его ищут! Хотел вскочить и бежать куда глаза глядят, но от ушиба нога могла только хромать. Да и страх парализовал. Хотя еще и не знал, что именно натворил, но понимал: случилось что-то страшное. Епиха уткнулся лицом в мокрую траву и замер, не в силах пошевелиться от ужаса.
НУ, ДЕЛА!
Шпинделя весь этот шухер застал как раз в тот момент, когда он, справив свою большую нужду и употребив на подтирку какие-то листики, застегивал штаны. Видеть он ничего не видел, о смертоубийственных планах приятеля по простоте душевной не догадывался, а потому вопли, хлопок и шум от промчавшегося мимо с шорохом и треском Епихи явились для него полной неожиданностью. Ежели б уже не облегчил желудок, то наложил бы в штаны наверняка. И страх на него напал куда больший, чем на Епиху. Тем более, что он ни в малейшей степени не понял, что стряслось. Одна мысль была: бежать отсюда! А соображалка работала очень плохо. Метнулся туда, метнулся сюда, вправо-влево, назад-вперед, потом побежал куда-то вверх по бугру, скорее инстинктивно, чем осознанно. Вверх по уклону бежать было трудно, к тому же березы казались одинаковыми, от них рябило в глазах, Шпиндель потерял ориентировку — если она у него вообще была! — и остановился, отдуваясь. Прислушался: вокруг было относительно тихо. Березы себе шелестели помаленьку, дождик накрапывал. Никто больше не орал и не топал. Постояв немного и отдышавшись, Шпиндель чуть-чуть успокоился. Потом даже стал соображать понемногу. Нет, возвращаться к болоту он вовсе не хотел — страшно было. Конечно, он хотел как можно скорее выбраться на дорогу, дождаться автобуса. Денег, правда, на билет могло и не хватить, но Шпиндель мог проехать на халяву. Попадались такие кондукторши, которые, увидев, как он плаксиво лепечет: «Тетенька, у меня мама больная, папа денег три месяца не получал», — дозволяли ему ехать без билета. Епихе, здоровенному — он Шпинделю прямо-таки великаном казался! — такое бы фиг удалось. Никто бы не поверил, будто он три дня ничего не кушал. А вот Шпинделю — верили запросто. Хотя на самом деле он покамест питался не хуже других. Пожалуй, даже лучше, чем Епиха, потому что родители у Шпинделя пили меньше, а зарабатывали больше.
Шпиндель помнил, что от дороги они шли вверх по бугру. И ему подумалось, будто он уже перебежал на другой склон. То есть решил, что если пойдет вниз, то выйдет к дороге. На самом же деле он, запутавшись в березах, обежал по роще петлю и вернулся почти на то же место, с которого убегал. Солнце село, небо было серое, и понять свою ошибку он сумел только тогда, когда, начав спускаться вниз, неожиданно очутился в той самой поросшей кустами ложбинке, которая находилась позади березы-«мишени»…
Раздвинув кусты, Шпиндель в ужасе охнул: около березы, головой в ложбинку, лежал человек с залитым кровью лбом, посередине которого торчал, врубившись на пол-лезвия, топорик Епихи. Второй лежал чуть поодаль в распахнутой ветровке, из-под которой на белой рубахе виднелось огромное алое пятно, расплывшееся на животе. У Шпинделя и зубы застучали, и ноги затряслись. Он опрометью шарахнулся от страшного места, взбежал обратно на склон, пометался туда-сюда среди берез и, еще раз сбежав с бугра, влетел в ольховник, где чуть не наступил на Епиху… Сдуру ему показалось, будто Епиха тоже мертвый лежит.
— А-а-а! — заверещал он, и Епиха, сообразив, кто прибежал, от души обложил его матом. Правда, почти шепотом.
— Кончай орать! — прошипел он.
— Там это… — пробормотал Шпиндель, задыхаясь от ужаса. — М-мертвые лежат…
— Где? — спросил Епиха. Как ни странно, то, что Шпиндель трясется со страху, придало ему сил. Не мог же он показать собственную панику перед этим недомерком! Хотя тоже трусил прилично.
— Там… — Шпиндель махнул рукой в ту сторону, откуда прибежал.
— Много мертвых-то? — спросил Епиха и сам удивился своему спокойному тону.
— Двое… У одного топор во лбу торчит… — округлив глаза, пролепетал Шпиндель присохшим языком.
— Да?! — изумился Епиха. — А второй?
— В кровище весь, страшный… — Шпиндель аж помотал головой, потому что недавняя картинка вновь возникла перед глазами.
— Пошли покажешь… — Епиха привстал на ноги и убедился, что ушибленная коленка почти не болит.
— Н-не… — бормотнул Шпиндель. — Б-боюсь…
— Чего бояться? — желая выдержать марку перед этим слабаком и трусом, расхрабрился Епиха. — Мертвые не кусаются…
Это он в каком-то боевике такую фразу услышал.
Нет, ему, конечно, было очень страшно. Тем более, что, услышав про топор, торчащий изо лба, сразу понял: это он сам, промазав мимо березы, попал в человека. Отчего погиб второй, он не мог понять, но это было не суть важно. Лишь бы там никого живых не было. Правда, то, что Шпиндель прибежал в целости и сохранности, заставляло надеяться на то, что живых нет. Иначе б догнали его.
Сначала Епиха добрался до места, где стоял развязанный рюкзак со скороваркой и лопатой, а также валялся чехол от топорика. Присмотрелся к кустам, прислушался. Никаких подозрительных звуков не услышал. Крадучись подошел к березе, потом осторожно просунулся в кусты… И тотчас испуганно отшатнулся, увидя расколотую голову, кровищу и бледное, неживое лицо, по которому уже какие-то букашки ползали… Бр-р!
Жутко было, но Епиха, подавив страх, снова полез в кусты. Превозмогая себя, решился поглядеть подольше… Да-а! Топор попал прямо как в кино — точно в середину лба.
От второго тела Епиха разглядел только ноги, обутые в огромные, сорок пятого размера кроссовки. Чтоб рассмотреть остальное, надо было перешагнуть через ноги первого трупа, а на это поначалу духу не хватило. Честно говоря, Епиха хотел было, сломя голову и наплевав на скороварку с долларами, — не было их, и не надо! — дунуть отсюда бегом. Но удержался. Потому что сообразил: на ручке топорика — его, Епихи, отпечатки пальцев. А Епиху однажды дактилоскопировали, когда заподозрили в причастности к квартирной краже в соседнем подъезде. Отпечатки могли у ментов сохраниться. Если топор оставить — считай, что сам себя заложишь.
И Епиха заставил себя подойти к голове трупа и выдернуть топорик. От запаха крови его чуть не вытошнило, но Епиха сумел затолкать обратно подступившую к горлу рвоту. К тому же в этот момент он увидел в траве, рядом с бессильно откинутой рукой трупа, рукоять пистолета. Пушка! Настоящая, даже с глушителем! Вот это да! Мельком оглядевшись, Епиха воровато ухватился за оружие. Блин, это же то, о чем он мечтал!
Правда, тут же пробрал страх, так сказать, задним числом. Ежели пушка лежала рядом с рукой, то, стало быть, этот тип уже держал ее в ладони, когда Епиха совершенно случайно зафинделил в него топором. То есть он готовился стрелять в Епиху! Бог помог, что ли? Ну, дела-а…