Фашист пролетел
Шрифт:
– Ло...ло...
– Но душит смех.
– Ловушка для Золушки!
Входит Адам, в руке стакан. Наступает и, не меняясь в лице, проваливается. Звон. Грохот. Черная дыра. И тишина. Которую нарушает Мазурок:
– Убил.
– Кто, я?
– трезвеет Александр.
– От тебя не ожидал.
– Я сам не ожидал...
– Лучшего друга. А?
Рука над полом поднимает стакан водки. Вылезает Адам, осыпая осколки. Без единой царапины.
– Трехчлен на месте? Командор?
Адам
– Не расплескал. Но лучше процедить. Есть марля, Мазурок?
Крошево сверкает в лунном свете. Стенич резко садится, надевает туфли и приносит водку.
– Рабочий класс, он тоже не дурак. Не только в смысле выпить. Однажды ночью я дежурил в театре с истопниками. Выпили все, что можно и нельзя, а после...
Мазурок перебивает:
– Это ты к чему?
– К тому, - говорит Александр, - что советский наш алкоголизм имеет орально-инфантильную природу.
– Но проблему дефицита, если кто страдает, всегда возможно разрешить своими силами. Мальчишки?
– Всех не опидорасите, - отвечает Мазурок.
– Вас только полтора процента. Спи!
– Мальчики...
– Ужо тебе!
– Я только хочу сказать... Делать пипи не выходите босиком.
Бобры, согласно Мазурку, выходят поутру - подпиливать корни сосен под обрывом.
Бобров не видно, но плотина производит впечатление. Они смотрят с высоты. Вниз по настилу срывается вода, далеко внизу вскипая пеной. Вдоль перил со стороны реки протянута железная труба водопровода, питающего закрытую зону.
– Переходим на руках!
– предлагает Мазурок.
Раздевшись догола, они вылезают из-под перил, с прыжка хватаются за трубу.
Вода внизу грохочет так, что шуток не услыхать. Перебирая железо руками, они добираются до центра.
– Висим на время!
Стенич и Адам, лидеры в области плечевого пояса, висят активно, выделывают фигуры. Мазурок свисает молча, тяжелобедрый, длинноногий - но цепкий, как горилла. Силы экономит.
Приспустив взгляд, он смотрит на пленку воды, которая покрывает дощатый настил ската, с виду гладкий и скользкий... В поле зрения - в левом углу - что-то пестреется. Луг, полный желтых одуванчиков. Девчонки перестали собирать цветы и глядят из-под ладоней.
– Девчонки!
В попытке прикрыться Адам срывается со страшным криком. Удар и брызги. "Дорогой!" Стенич летит за ним.
– Андерс...
– Ну?
– Я знаю, почему ты покушался на Адама. Думал всю ночь... Сказать? Чего молчишь? Я все равно скажу. Считаю до трех... Раз. Два. Два с половиной. Три!
Мазурок срывается с утробным криком, шлепается задом, и, крутясь, уносится в воронку.
А он так и остается - подвешенным. И в голову не сразу приходит, что победил...
* * *
– Вместо свиданки приятеля бы
– Которого из них?
– Адама твоего.
– А что с ним?
– Говорят, попал в больницу.
Центр.
Без вывески. Охрана. Снимает трубку, проверяет... "Третий этаж. Палата номер шесть".
Блеск. Заложив руки за спину, по коридору гуляет угрюмый сановитый старик. Сестра стреляет глазками. Цок-цок. Халатик напросвет.
Пронизывая зеленый дым тополей и тюль, солнце заливает одноместную палату.
Адам поспешно задвигает верхний ящик письменного стола. Он в шелковой пижаме, горло забинтовано. Принимает сизые тюльпаны, наливает воду в хрусталь.
У него тут даже телевизор "Горизонт".
– Хорошо лежишь
– Омуток еще тот. Марина здесь работала.
– Какая Марина?
– Миссис Пруссакова. До знакомства с Освальдом.
Александр раздвигает шторы. Сквозь зеленый дым видно крышу их бывшей школы.
– Что с тобой, ангина?
– Да все в порядке. В пятницу выпишут. С подругой заигрались мы в Ставрогина.
– То есть?
– Диагноз интересует? "Бесов" открой с конца. Первая фраза предпоследнего абзаца...
– Адам выдвигает ящик, в котором знакомый том раскрыт на главе "Прелюбодей мысли".
– Это же "Братья Карамазовы"?
– "Братья"... Я, может быть, поеду по святым местам.
– И что с ним?
– Члена он лишился.
– Что-о?!
– Результат экспериментов со стеклотарой.
– Язык без костей? Смотри, дошутишься!..
* * *
На премьеру "Шайки бритоголовых" в кинотеатре "Новости дня" (бывший "Детский", как по привычке все его и называли) собрался, кажется, весь город.
В кассе билетов не было.
С рук тоже не достали, вернулись к последнему сеансу. Над улицей Карла Маркса, куда они свернули с Центральной площади с гранитными трибунами, светили фонари, и в этом тусклом свете было ясно, что надежды нет. Бывший "Детский" осаждал не только Центр, подтянулись дальние окраины. Толпа была такая, что стояли даже на проезжей части. Спасая вечер, Алёна сразу предложила в гастроном на Ленинском:
– Возьмем "БТ", сухого...
Но он стоял столбом. Что изменилось? Не было случая, чтобы в детстве не прорвался - на "Овода". Еще был "Друг мой Колька":
Встань пораньше, встань пораньше, пораньше!
Только утро замаячит у ворот
Ты увидишь, ты услышишь, как веселый барабанщик
В руки палочки кленовые берет!
От этого отчаянного детского призыва перехватывало горло. Почему?
Вдруг Александра развернуло. Дружеским ударом: