Фата-Моргана 3
Шрифт:
– Случайно, – сказал одноглазый.
– У него есть еще два ворона, которые шпионят за мной, они летают повсюду, садятся на подоконники, осматривают все вокруг, а потом рассказывают ему обо всем, что видели и слышали. Некоторые из местных молодых людей пытались их убить, но им это не удалось; напротив, юношей находили либо ранеными, либо вообще мертвыми.
– Совершенно верно, – произнес одноглазый.
Гортензия двинулась с места.
– Он единственный оставшийся в живых из всей моей семьи.
Странник раскурил трубку.
– Вы странствуете пешком? – спросил его старик. – Это гораздо более познавательно, чем на поезде или
– Да, это так.
– Вы будете ночевать здесь?
– Да.
– Тогда утром зайдите ко мне, и я покажу вам много интересных вещей. Вы же ученый и имеете дело как с числами, так и со статистикой.
– Откуда вы это знаете?
– Гортензия ведь сказала вам, что один из моих воронов видел, как вы пришли, а вы вполголоса про себя бормотали цифры. Странник улыбнулся.
– Итак, утром зайдите ко мне, – еще раз сказал старик и встал.
– Пикон я оставляю господину, – добавил он.
– Старый мошенник, – пробормотала Гортензия. – Он совершенно выжил из ума, совершенно. Но то, что я видела говорящую голову, когда была маленькой, правда.
Наступила тишина.
– Я отведу вас в вашу комнату, – сказала Гортензия.
Странник уже хотел было встать, чтобы последовать за ней, когда появился хозяин.
– Хорошо поужинали, месье Гюбернатис? А ты отправишься в постель, когда покончишь с посудой, – это Гортензии. – Так хорошо поужинали, месье Гюбернатис? В это время года ввиду незначительного, весьма незначительного количества посетителей возникают затруднения с поварами; трудность также в том, что сам я готовить не умею и без повара не могу приготовить ничего, кроме омлета. Так что у меня нет ни припасов, ни поваров. Короче, вы хорошо поужинали, месье Гюбернатис?
– Вполне достаточно. Я непривередлив в еде.
– Да-да, за этими словами скрывается упрек.
– Ни в коем случае. Я поужинал весьма неплохо.
– Удался ли этот небольшой омлет?
– Он великолепен.
– Гм.
Хозяин осмотрел странника сверху донизу.
– Если верить вашему удостоверению, вы мистер Гюбернатис?
– Да, это я. Вы в этом сомневаетесь?
– Ни в коем случае, ни в коем случае. Вы депутат?
– Да.
– Мой дом ждал вашего посещения, месье депутат. И… но… есть еще кое-что. Вы здесь никогда не были?
– Никогда.
– Вы в этом уверены?
– Конечно. Абсолютно уверен.
– Вы здесь никогда не были?
– Я же говорил вам, никогда.
– Даже во сне?
Гюбернатис задумался.
– Даже во сне, – ответил он.
Затем заметил:
– Странный допрос.
Толстощекий хозяин, озабоченно задававший вопросы, снова с огорчением посмотрел на него.
– Пожалуйста, извините, господин депутат, извините. Я склонен к некоторым преувеличениям. Это долгая история, которую я должен вам рассказать, долгая история.
Он устремил умоляющий взгляд на гостя, словно надеялся, что тот попросит его рассказать эту историю. Но тот, должно быть, устал от множества рассказанных в этот вечер автобиографических историй и скромно ответил:
– Каждому хочется рассказать свою историю.
Этот ответ, казалось, смутил хозяина; но его уже охватило лихорадочное возбуждение.
– Раз… – сказал он, -…решите, господин депутат, разрешите рассказать историю, ни в коем случае не похожую на другие. Ни в коем случае. Во-первых, моя история отнюдь не чрезвычайна. А вовторых, она все же
В это мгновение дверь тихо и медленно приоткрылась, и Гюбернатис увидел собаку. Она несколько секунд покружилась, потом легко и решительно прыгнула на стул между хозяином таверны и странником и уселась там.
– Эта собака принадлежит вам? – спросил Амадей.
Хозяин посмотрел в направлении собаки, словно хотел удостовериться в ее присутствии.
– Да. Это Дино.
– Конечно, у него тоже есть история, – сказал Гюбернатис.
Он посмотрел на собаку, но та сделала вид, что ничего не слышала, закрыла глаза и зевнула; потом снова равнодушно посмотрела в сторону.
– Он храбрый маленький песик, – растерянно сказал хозяин. – Моя история, господин депутат…
– Вы расскажете ее потом.
– Она проста, она коротка, она ясна. Послушайте, господин депутат, меня зовут Рафаэль Деснуэттес. Мой отец был служащим отеля, мой дед был поваром, мой прадед даже написал книгу о приготовлении пищи. Итак, вы видите, какой аристократией нашего дела мы являемся. Я не буду говорить об этом, чтобы пощадить ваши чувства, господин депутат, я же знаю, что вы радикал-социалист. Хорошо, итак, я скажу вам, что профессия наша наследственная, мы занимаемся ею и ею живем. Я хотел стать моряком, господин депутат. Я действительно стал юнгой. Но когда мой отец умер, я почувствовал, что должен вернуться к фамильному делу, и сделал это в основном для того, чтобы скрасить дни своей старой матери и утешить ее – она была горничной и уважала наши семейные традиции. Итак, сам я вернулся сюда примерно десять лет назад. Моя мать умерла два года спустя. Я остался сиротой. А теперь я перейду к своей собственной истории. Через пять лет после того, как я осел здесь – я обращаю ваше внимание на то, господин депутат, что это произошло пять лет назад, – однажды, как вы сегодня, сюда зашел странник, который, как и вы, путешествовал пешком. Это был довольно крупный мужчина, вероятно, даже атлет, с очень красивым лицом, господин депутат, а глаза – глаза его ослепительно сияли. Он зашел на часок, чтобы выпить кружку пива. Я не могу вспомнить, что он мне рассказал, когда я присел рядом с ним, чтобы поговорить. Я ничего из этого не помню, – пожаловался он. – Затем минут через десять он ушел, и тогда я понял, что меня посетила… обезьяна.
– Обезьяна? – переспросил Гюбернатис.
Собака закрыла глаза и слегка склонила голову в сторону.
– Я знаю, что раню ваши чувства, господин депутат, – сказал Деснуэттес.
– Нет, нет, – пробормотал Гюбернатис.
– Да, да, я знаю это. Обезьяна! И все же это была обезьяна, которая почтила меня своим визитом. С этого дня я все жду ее возвращения, и каждый гость для меня желанен и почитаем! Вы сами, господин депутат, вы совершенно особенный, вы совсем не такой, как тот, кто должен вернуться сюда.
– Вы уверены, что он вернется?
Хозяин самодовольно усмехнулся.
– Конечно, господин депутат, конечно.
Собака снова открыла глаза.
– С одной стороны, – сказал Гюбернатис, – вы, кажется, все еще хорошо помните, как он выглядит, а с другой стороны, одержимы желанием снова найти его. Я хочу сказать: мне, к примеру, кажется, что я ничуть не похож на обезьяну, и все же вы задаете мне вопросы, словно я могу оказаться этой обезьяной.
– В самом деле. Но в этом нет никакого противоречия, господин депутат. Я только думаю, что его внешность могла измениться, что он принял другой облик.