Фатальная ошибка
Шрифт:
— Вы посоветовали мне поговорить с Мерфи. Я нашел его, но не в агентстве, а на кладбище. Он кормит там червей и личинок. По-моему, это смахивает на обман. Как это понимать?
Она, по своему обыкновению, помолчала, выбирая слова.
— И что же вы увидели?
— Дешевую могильную плиту.
— И все?
— А что еще я мог там увидеть, черт побери?
Ее тон стал вдруг отстраненным, холодным, чуть ли не ледяным.
— Смотрите как следует. Я не послала бы вас туда без причины. Вы видите только кусок гранита с надписью, а я вижу целую
Она повесила трубку.
24
Попытка запугивания
Он полагал, что еще одного дня, потраченного на Майкла О’Коннела, будет более чем достаточно.
У него были и другие дела, куда более важные и настоятельно требующие его внимания. Нужно было запечатлеть на фотопленку кое-какие противозаконные сделки, проверить кое-какие документы, касающиеся уклонения от уплаты налогов, кое за кем проследить, кое-кого допросить, кое с кем серьезно поговорить. Он знал, что Салли Фримен-Ричардс не принадлежит к числу самых видных юристов в округе, разъезжающих на «БМВ» и «мерседесах», и потому скромный счет, который он собирался ей выставить, можно было считать скидкой из любезности. Возможность попугать этого панка также стоила того, чтобы снизить плату процентов на десять. Ему теперь редко доводилось проявить физическую силу — не то что в добрые старые времена. Самое лучшее средство встряхнуться и погонять адреналин по сосудам — изобразить крутого парня.
Мерфи заехал на охраняемую стоянку в двух кварталах от квартиры О’Коннела и, найдя место, где поблизости никого не было, остановился и открыл багажник. Там хранилось разнообразное оружие. В старом вместительном рюкзаке красного цвета содержалась автоматическая винтовка «Кольт AR-15» с магазином-«бананом» на двадцать два патрона, которую он считал своим лучшим скорострельным оружием, способным выручить его в любых обстоятельствах и решить любую проблему. В желтом рюкзаке, поменьше, лежал в надеваемой на плечо кобуре автоматический пистолет калибра .380. В третьем, черном, находился револьвер 0.357 с шестидюймовым стволом, заряжавшийся пулями с тефлоновым покрытием. Они назывались «смерть копам», так как были способны пробить бронежилеты, которые носили большинство полицейских.
В данном случае, по его мнению, больше всего подходил пистолет калибра .380. Все, что он собирался сделать, — это показать его О’Коннелу, для чего достаточно было расстегнуть куртку. Мэтью Мерфи владел самыми разными способами запугивания.
Он надел на плечо кобуру, натянул тонкие черные кожаные перчатки и попрактиковался в быстром выхватывании пистолета из кобуры. Убедившись, что не утратил старых навыков, он направился к дому О’Коннела. Легкий ветерок вздымал пыль и мусор у него под ногами. Напротив дома Мерфи нашел удобное место, где можно было укрыться в тени. Не успел он пристроиться у кирпичной стены, как на улице зажглись фонари. Он надеялся, что ему не придется стоять здесь слишком долго, хотя терпения и опыта долгого ожидания у него хватало.
Скотт был горд тем, как ловко он все устроил. На его автоответчик уже пришло сообщение от Эшли о том, что она, следуя всем его указаниям, успешно добралась до дома Кэтрин в Вермонте.
Юные футболисты доложили, что все вещи Эшли доставлены в камеру индивидуального хранения в Медфорде. От них Скотт узнал также о том, что его опасения оправдались и молодой человек с внешностью Майкла О’Коннела действительно интересовался погрузкой, притворившись случайным прохожим. «Напрасно старался, — подумал Скотт. — Гоняешься за призраком. Все, что ты узнал, ничего тебе не даст».
— Этого ты не предвидел, ублюдок, а? — произнес он вслух довольным тоном и пустился в пляс на потертом восточном ковре в своей маленькой гостиной.
Затем он схватил пульт дистанционного
Когда Эшли была еще маленькая, она переняла от него сохранившееся от далеких двадцатых годов выражение «взбить пыль», означавшее «потанцевать». Он сидел дома за письменным столом, она же приходила к нему и спрашивала: «А пыль взбивать сегодня будем?» Включив свою любимую музыку шестидесятых, он показывал ей и фруг, и свим, и даже фредди, которые теперь, с высоты его возраста, казались ему самыми смешными телодвижениями, до каких додумалось человечество за всю свою историю. Дочка, хихикая, подражала ему, пока не валилась на пол от хохота. И даже в то время ее грация изумляла его. Ни в одном ее шаге не было ничего неловкого, неуклюжего — балет, да и только. Он понимал, что в нем, как и во многих отцах, говорит любовь к дочери, но даже самый строгий критический анализ не мог разубедить его в том, что в мире нет ничего более прекрасного, чем его дитя.
Скотт удовлетворенно вздохнул. Он не мог себе представить, чтобы Майкл О’Коннел догадался, что Эшли в Вермонте. Теперь оставалось только, выждав некоторое время, найти в каком-нибудь другом городе учебное заведение, где дочь могла бы закончить аспирантуру. Месяцев шесть, конечно, будет потеряно, но зато удастся избежать куда худшего.
Скотт окинул взглядом комнату и вдруг почувствовал себя страшно одиноко. Не с кем было разделить переполнявшую его радость. Тут не подходила ни одна из его подруг, с которыми он время от времени куда-нибудь выходил или занимался сексом. С друзьями по колледжу его объединяли чисто профессиональные интересы, и они наверняка не поняли бы его.
Он нахмурился. Единственной, кто мог бы порадоваться вместе с ним, была Салли, но в данный момент ему не хотелось звонить бывшей жене.
Он ощутил привычный прилив возмущения и обиды.
Она бросила его и сошлась с Хоуп. Это произошло как-то сразу, застигнув его врасплох. В один прекрасный день, увидев в прихожей гору чемоданов, он безуспешно пытался найти нужные слова, зная, что таких не существует. Вообще-то, он давно уже понимал, что она не удовлетворена жизнью с ним. Но он полагал, что это связано, скорее, с ее работой или, возможно, со страхом перед надвигающимся средним возрастом, со скукой, которую она, вполне вероятно, испытывала в его самоуспокоенном академическом мире. Все это он мог воспринять, обсудить, понять и принять. В голове у него не укладывалось только одно: как же так получилось, что все, чем они жили, вдруг оказалось ложью?
На миг он представил себе Салли в постели с Хоуп. «Что такого она может дать ей, чего я не могу?» — спросил себя Скотт, но сразу же понял, что это вопрос опасный. Лучше над ним не задумываться.
Он покачал головой. Их брак был ложью. Все эти «да», «я тебя люблю» и «давай жить вместе» были ложью. Единственным истинным результатом всего этого была Эшли. Но и тут возникали сомнения. Любила ли его Салли, когда они зачали дочь? Любила ли она его, когда носила ребенка под сердцем? Знала ли Салли уже, что все это ложь, когда Эшли родилась? Может быть, она осознала это внезапно? Или же в глубине души она всегда догадывалась об этом и лгала самой себе? Воспоминания нахлынули на него. Эшли играет на морском берегу. Эшли ходит в детский сад. Эшли дарит ему ко Дню отца рисунок с цветами. Он до сих пор был приколот на стене в его кабинете. Видела ли его жена истину все это время? На Рождество и в дни рождения, во время маскарада на Хеллоуин и крашения яиц на Пасху? Этого он не знал, но знал, что перемирие, заключенное между ними после развода, тоже было ложью, хотя и необходимой для того, чтобы защитить Эшли. Дочь всегда представлялась им хрупкой и незащищенной, обреченной что-то потерять. И сами они за все эти дни, месяцы и годы совместной жизни растеряли что-то важное.