Фатум. Том первый. Паруса судьбы
Шрифт:
– Матерь Божья! Что с тобой, Андрей Сергеевич?
– тезка был не на шутку схвачен испугом: глаза блестели, руки трясли плечи друга.
Андрей - бледен лицом - покачивался китайским болванчиком и был нем.
– Преображенский, брат! Что язык безмолвствует, уж не слаб ли чем?
– Черкасов обжег его раз, другой пощечинами.
Скулы зарумянились, капитан как-то особенно посмотрел помутневшей зеленью глаз на друга и прошептал:
– Верно, кара Господня на мне, Андрюша… Душой чую: кончина близка.
– Бездна бездная! Да ты рехнулся?! Ты ли это? Ox ты Господи, типун тебе на язык. А ну, прими!
– Черкасов хлюстнул
Капитан зашелся в кашле, утерся обшлагом - ожил.
– Уф, напугал же ты меня. Ты сие из башки взашей, взашей! Слышишь, Андрей Сергеевич? Объясни, ну? Случилось что-то?
– Так, померещилось, не бери в голову, это ничего… -Преображенский запоздало перекрестился и кисло улыбнулся.
– Ты хоть вразумел, Андрей Сергеевич? Штурмана тебе искать и шкипера…
– Как так?
– окончательно пришел в себя Преображенский.
– Так ты чем слушал, брат?
– Черкасов прыснул в кулак.- Еще раз повторяю: Кулешов, что служил штурманом на «Орле», Богу душу отдал. Земля ему пухом -схоронили в Японии. С островов уж без него шли. Душа-человек, скажу я тебе, сей Кулешов… И дела своего мастак изрядный.
Оба перекрестились, набили трубки.
– А со шкипером что за оказия?
– Ну-с, об этом и вспоминать мерзко! Никчемный человек был, хоть и из унтеров… Своих же обкрадывал, скот!
– Да ну?
– Отвечаю, брат! У кого пятак угрозой вытянет, кого на целковый одурачит. Особенно тех, кто в болванстве загрубел весьма.
– Ба! И матросы терпели?
– брови Андрея в удивлении скакнули вверх.
– Поймать не случалось, скользкий, пакостник, был, ан вывели на чистую воду. Во хмелю сам в кабаке сболтнул.
– Списал на берег?
– Скажешь, Андрей Сергеевич. Я тот сучий потрох прежде под килем пару раз «пропустил», а потом приказал кошками запороть до смерти. У меня с этим делом строго, Андрюша, чертям тошно становится… И тебе советую - матрос лишь одобрит. Значится, вот, без штурмана ты и без шкипера,- он выпустил дым из ноздрей.- И еще огорчу, пришла беда - отворяй ворота: помощник мой, старший офицер Хвощинский, вместе со мной поколесит в Петербург. Такова воля его сиятельства.
– Стало быть, нужда в вас графу Румянцеву.
– Впрочем, в помощники рекомендую Захарова Дмитрия Даниловича, моряк он толковый. Да и офицеры на «Орле», скажу я тебе, чинная рать: дружны и духом крепки, что морской узел. Один господин Гергалов чего стоит! «Александритом» в нашем компанейском братстве величается. У-у-у, брат, скажу я тебе, сей живец самому дьяволу в пасть плюнет. Бабник только, сорвиголова. Чтоб какая-то юбка кормой вильнула мимо!.. Да не приведи Господь! Ни-ни! Всех на таран берет. Зато как поет, как поет, шельмец!
– Черкасов аж покачал головой.- Орфей, да и только! Ему бы в Риме арии лить, а он… Ну да ладно, наслушаешься еще, Андрей Сергеевич. Ничего, с бору по сосенке - сколотишь воинство. Ты уж не обессудь, брат, не обижайся на меня,- виновато ломая бровь, молвил Черкасов.- Веришь, надеюсь?
– Да ну тебя к бесу!
– возмутился Преображенский.-Как слову офицера не верить? Друг тем и золот, что лжи не допустит, не подведет. А кто над другом потешится - тот над собой плачет, так?
– Тu as raison, Andre54.
Глава
17
Случилось им на следующий день засидеться у Преображенского
Андрей хоть и навеселе был, но конфузию поимел: «То ли правдой своей обидел на корабле капитана, то ли…»
Но тут смущению его край пришел. Черкасов глянул из-под бровей и сказал:
– Можно просить тебя, Андрюша, выслушать меня, но только чтоб это!..
– он приложил палец к губам, красноречиво заглянув в глаза.
– Изволь, брат, это умрет во мне, но отчего непременно сейчас?.. Может, завтра… Уж рассвет близок.
– Э-эх, обидно мне, тезка, коли стыдно тебе за меня,-Черкасов хлопнул жженки и бросил голову в ладони.-Уныние на душе, душно.
Преображенский приобнял приятеля:
– Брось ломать себя! Рад я! Всеми силами рад тебя выслушать.
Капитан благодарно заключил ладонь Андрея в свои горячие руки и придвинулся ближе.
– Известно ли тебе, что пред тобою сидит наигнуснейший человек? Фурий, ежели угодно!
– Бог с тобой…
– Молчи!
– Черкасов пьяно усмехнулся и облизал губы.- Всё так и есть, сударь. Раз говорю - знаю. Так вот, был у меня брат Митрофан. Не родной, но кровный по отцу, знаешь, как это бывает? Да-а, батюшка мой -преблагородный человек, царствие ему небесное, имел грех: кутил с крепостными девками амуры… жизнь без того пост-ной казалась… вот и наперчил… Осуждать его не берусь -он старой гвардии семя: под пушкой рожден, на барабане пеленут. Словом, с солдатами жил, но при сем самолюбия был необъятного. Да и мне ли твердить об этом, у самого киль дерьмом оброс. Митрофан был старше меня на десять лет и отроду силой наделен чертовой. Еще в юнцах ходил, а уж тогда мужики сторонились его в кулачных драках, домашние втайне шептались: дескать, он один унаследовал всю фамильную крепь. Дружбу мне с ним водить было заказано, уж больно серчала маменька, не могла отцу грех простить: Митрофан, что две капли воды, похож на отца, только молодецкой стати в нем на пуд-другой более, может, густая аварская55 кровь сказывалась… Мать-то его была беженкой с Кавказу.
Преображенский, воспользовавшись наступившей паузой, плеснул еще в рюмки, но рассказчик наотрез мотнул головой.
– Знаешь, Andre, признаюсь, я слегка побаивался своего брата, хотя сам не могу объяснить, почему. Я и сейчас ничуть не сомневаюсь, что до меня ему было интереса не более, чем до барской мухи, иными словами, он знал свое место и на глаза не лез. Но вот заноза! В нем чувствовалось некое притяжение, какой-то магнетизм, нечто такое своевольно-дикое, что не позволяло мне выбросить его из головы. По истечении отрочества я был отдан в пажеский корпус. Митрофан тогда уже метил в приказчики. Он был скор и ловок в делах, цепок умом и оттого люб. Поручения, за которые он брался, приносили барыш, и даже маменька как будто оттаяла.
Внезапно капитан наклонился через стол и сказал глухо:
– А знаешь, что Митрофан шепнул мне на дорожку, когда меня отправляли в Петербург? «Я знаю, что тебя, мизгиря, выводят в свет и тебе плывет в руки возможность проявить себя… Возможность, которой меня обделила судьба…» Потом сузил глаза до бритвенного пореза и процедил сквозь зубы: «Не сомневаюсь, братец, что это будет тебе по плечу. Верю, что “ваша барчуковская ручка” обладает нужной хваткою и не опозорит фамилию нашего батюшки!»