Фау-2. Сверхоружие Третьего рейха. 1930–1945
Шрифт:
Я покинул Шведт в 8 утра. Водитель моего «опель-адмирала» выехал на главную трассу в Иоахимштале и через Берлин и Мюнхен взял курс на Берхтесгаден. Нас постоянно задерживал обильный снегопад, гололед на дорогах, хаос в Мюнхене после тяжелого ночного налета, так что до Берхтесгадена я добрался лишь во второй половине дня и тут же позвонил Буле. Он ждал меня и сообщил, что тут же явится. Он хотел переговорить со мной в моем номере.
Через четверть часа он сообщил мне:
– Сегодня утром в восемь часов за саботаж проекта «А-4» были арестованы
Я не верил своим ушам. Этого не могло быть! Фон Браун, лучший из моих людей, с которым я тесно сотрудничаю вот уже более десяти лет и кого, как мне казалось, я знал лучше, чем кого бы то ни было, чья неиссякающая круглосуточная работоспособность была отдана «А-4», арестован за саботаж! В это было невозможно поверить. И Клаус Ридель, который с неутомимым рвением работал над созданием всех наземных структур и у которого было совершенно потрясающее понимание военных нужд, кто был одним из самых преданных наших сотрудников! И еще Гротруп, заместитель доктора Штейнхофа! Полное безумие!
– В чем они обвиняются? – спросил я.
– Завтра вам это объяснит лично фельдмаршал.
Всю ночь я провел практически без сна и позвонил Кейтелю в 9 утра. Фельдмаршал без промедления принял меня в своем кабинете.
– Вы уже слышали, что фон Браун, Ридель и другой ваш сотрудник вчера рано утром были арестованы гестапо?
Я молча кивнул.
– Обвинения, – продолжил фельдмаршал, – были настолько серьезны, что они не могли не кончиться арестом. Эти люди потеряли всякое представление о действительности. Я не в силах понять, как, занимая такое положение, они позволяли себе подобные разговоры.
– Не знаю, – немедленно ответил я, – в чем обвиняется каждый из них. Но ручаюсь за фон Брауна и Риделя. Я не так хорошо знаком с Гротрупом и, что касается его, должен услышать, в чем он обвиняется.
Кейтель удивленно уставился на меня:
– Вы ручаетесь жизнью за этих людей? Слишком быстро вы приняли такое решение!
– Не стоит и говорить, господин фельдмаршал, что я без опасений и раздумий готов выступить в защиту своих ближайших коллег.
– А вы знаете, – серьезно сказал Кейтель, – что ваши «ближайшие коллеги», будучи в компании в Зинновитце, утверждали, что никогда не собирались превращать ракеты в оружие войны? Что они работали над ними, преодолевая внутреннее сопротивление, лишь чтобы получать средства для своих экспериментов и подтверждения собственных теорий? Что предметом их внимания были исключительно полеты в космос?
Вот, значит, в чем было дело!
– Тем не менее я все же ручаюсь за них. В ходе демонстрационных запусков в Пенемюнде я сам нередко говорил, что наша работа на «А-4» – всего лишь первый осторожный шаг в новую техническую эру ракетостроения. Я часто настойчиво подчеркивал, что пришло время поворотного момента в человеческой истории! Мы прокладываем путь в космос. И доказали, что это возможно. И если вы считаете, что, повторяя эти слова, мои люди занимались саботажем,
– Саботаж, – объяснил Кейтель, – заключается в том факте, что эти люди в глубине души размышляли только о космических полетах, соответственно не отдавая всю свою энергию и способности производству «А-4» как военному оружию.
Я мог только покачать головой:
– Кто вас проинформировал об этом? За этим кроется одна лишь злоба и ненависть. Или это рассказ человека, не понимавшего, во что он ввязывается?
Кейтель пожал плечами:
– Не знаю. Мне известно лишь то, что я рассказал вам.
– Эти аресты губительно скажутся на проекте в целом – тем более что ракеты скоро предстоит использовать, а мы еще не выяснили причин последних неполадок – то ли мы чего-то не учли или допустили ошибку.
Кейтель снова пожал плечами:
– Я тут ничего не могу сделать. Этим делом занимается лично Гиммлер.
– Все службы и гражданские учреждения в Пенемюнде подчиняются военным законам. Пенемюнде находится под военной юрисдикцией. Людей следует тут же забрать из рук гестапо и передать под надзор военных.
– Я не могу вмешиваться в середине расследования, но позабочусь, чтобы при нем присутствовал наблюдатель от военной контрразведки. Он будет докладывать лично мне. Вы считаете отсутствие этих людей незаменимой потерей, не так ли?
– Я хотел бы письменно заявить, что если мои сотрудники останутся под арестом, то дальнейшая работа над ракетами станет проблематичной, а использование ракет в полевых условиях будет отложено на неопределенное время.
– Вы в самом деле убеждены, что последствия будут столь серьезны?
– На данном этапе фон Браун и Ридель – самые необходимые люди в программе. Гротруп также незаменим, когда речь идет об электротехнике. И моя обязанность – в интересах программы требовать их немедленного освобождения.
– Да поймите же! Без согласия Гиммлера я не могу освободить их. Кроме того, я должен избегать малейших подозрений, что проявляю в этой истории меньше рвения, чем гестапо и Гиммлер. Вы знаете, в каком я здесь положении. За мной постоянно наблюдают. Все мои действия фиксируются. Все только и ждут, чтобы я сделал ошибку. Если мне придется уйти, офицерский корпус потеряет последнего посредника между ним и фюрером, последнюю возможность оказывать хоть какое-то влияние. И править будет только СС – и Гиммлер.
– Могу ли я встретиться с Гиммлером? Я обязан изложить ему свое мнение и попросить освобождения этих людей.
– Я созвонюсь с ним.
Кейтель позвонил адъютанту Гиммлера и, объяснив причину звонка, осведомился, могу ли я встретиться с рейхсфюрером. Нам пришлось подождать. Затем пришел ответ.
Гиммлер отказался встретиться со мной. Он сказал, что я должен обращаться в службу безопасности СС в Берлине и говорить с генералом СС Кальтенбруннером.
Кейтель попросил хранить его повествование в строгой тайне и отпустил меня. Я вернулся в Шведт, пылая яростью.