Фаворит богов
Шрифт:
Прибыв в Сирию, Пизон сразу же расположился в огромной царской резиденции, чья роскошь привела его в восторг. Теперь он мог почти каждый день устраивать пиры, окружив себя богатством, почти равным богатству кесарей.
Через месяц после его прибытия в Антиохию до него вновь дошли слухи о Германике. Короновав царя Зенона Артакона, он во главе войска двинулся в Сирию. Его армянский поход завершился. После посещения Антиохии и ряда восточных провинций он собирался вернуться в Рим. Пизону говорили, что жена Германика. Агриппина во время путешествия родила ему ещё одну дочку
По случаю прибытия Германика Пизон хотел устроить пир, где и собирался дать ему яд. Расположившись на террасе, выходящей на площадь, подставив лицо потоку солнечных лучей, он раздумывал над предстоящим преступлением. Угрызения совести были ему чужды. Но он испытывал страх, что его участие в заговоре станет известно.
Выслав рабов и стражу, он велел привести к нему Планцину. Это она добыла в Риме отраву и ей предстояло решить — каким образом надёжнее скрыть следы преступления.
Лениво проследовав на террасу, Планцина облокотилась о перила. На ней была роскошная туника голубого цвета, вышитая по краям золотым орнаментом. В Антиохии она жила, как царица. Впервые за долгое время она даже перестала раскаиваться в том, что вышла замуж за Пизона. Раньше он казался ей всего лишь жалким ничтожеством. Но сейчас он превратился в ничтожество, наделённое властью.
— Что за отраву ты приготовила для нашего гостя? — спросил Пизон.
— Моя гадалка сделала яд, который вызывает действие, похожее на болезнь. Человек, принявший его, медленно угасает, — молвила Планцина равнодушно. — Мы дадим яд Германику во время пира.
— Но по обычаю пищу Германика будут пробовать рабы!
— Да, будут. Но я ведь уже сказала, что яд имеет медленное действие. Сразу он себя не проявит. Раб примет его почти одновременно с Германиком, и во время пира с обоими ничего не случится.
Всплеснув руками, Пизон радостно закивал головой:
— Это ты хорошо придумала, Планцина! Отравление все сочтут болезнью! Очень хитро!
— А знаешь, я вдруг предположила, что Агриппина может случайно заболеть вместе с мужем, — хихикнула Планцина.
Насторожившись, Пизон сдвинул брови.
— Нет! Кесарь не велел нам травить Агриппину! — воскликнул он.
— Неужели ты считаешь, что он будет возражать? Ливия её ненавидит!
— Я не хочу совершать то, о чём нас не просили! — огрызнулся Пизон. — Не забывай, что в будущем мы рассчитываем на поддержку кесаря.
— Как скажешь, — пожала полными плечами его жена. — Если ты возражаешь, я не стану травить Агриппину.
— Я не сомневаюсь в твоём благоразумии. Мы дадим яд лишь Германику. Больше никто не должен пострадать.
Насмешливо взглянув на Пизона, Планцина оттопырила нижнюю губу:
— А ты не испытываешь мук совести из-за того, что отравишь его у себя на пиру, коварно приняв как гостя? Ведь он спас нас на море, — заметила она.
— Разве меня когда-нибудь мучает совесть?! — захохотал Пизон и, схватив жену за талию, привлёк к себе. — Меня интересует только одно, Планцина! То, что, устранив Германика, мы исполним приказ кесаря и в качестве своей благодарности он оставит за мной должность наместника Сирии.
— А ты никогда не думал о том, что кесарь забудет о благодарности так же, как ты забыл о порядочности, воспользовавшись добротой Германика?
— Он этого не сделает, ведь тогда я всем расскажу, что действовал по его приказу.
— Тебе не поверят! Какие доказательства того, что он заставил нас отравить его племянника?
— Думаю, до подобного не дойдёт. А потом... Ты ведь подруга Ливии. Она защитит нас.
— Возможно. Но Ливия утратила былое могущество. Тиберий ей не повинуется.
Пизон, нежно поцеловав Планцину в щёку, выпустил её из объятий и произнёс:
— Всё будет хорошо! Удача на нашей стороне!
Жена не слишком верила ему, но решила не спорить. Тем более, что им предстояло выполнить приказ кесаря в любом случае. Уклониться они не имели права.
Наутро стало известно, что отряды Германика подошли к воротам Антиохии. Его кавалькада была торжественно встречена сирийскими легионами, и он, в окружении своих друзей и солдат, направился к дворцу царей, где его ожидал Пизон.
Германик ехал верхом на белом коне, в кожаном панцире, без шлема. Его тонкое, красивое лицо сильно загорело под жарким солнцем Востока, на коже выступили веснушки. Легко правя скакуном, он махал рукой вышедшим на улицы жителям Антиохии. В Сирии уже успели узнать о боевых подвигах Германика и о его мужестве.
Рядом с ним следовал Поппей Сабин, сдержанный, невозмутимый, самоуверенный. Он не одобрял того, что Германик намеревался гостить у Пизона, зная репутацию наместника, но переубедить своего друга не смог. Германику были необходимы сирийские легионы Пизона в Армении, чтобы окончательно прекратить смуту, он рассчитывал, что наместник согласится их прислать.
Агриппина с детьми и рабынями путешествовала в паланкине. В Греции ей удалось найти кормилицу для младшей дочери, и теперь к её свите присоединилась ещё одна женщина. За последние месяцы Агриппина стала ещё более раздражительной, чем прежде. Путешествие утомляло её. Мягкость мужа к Пизону выводила её из себя — она считала, что им не следует доверять наместнику, который был известен в Риме как человек жалкий, продажный и злобный.
На площади перед дворцом Германик велел своим людям остановиться. Поравнявшись с лестницей, он придержал коня и приветливо кивнул Пизону, который вышел встретить знатного гостя, одевшись в белую тогу и окружив себя вельможами и стражниками.
— Ave! — сказал Германик.
— Ave, Germanicus! — воскликнул Пизон. — Как мне знакомы эти слова! Ах, я помню, что в Риме толпы народа выкрикивали их, едва ты появлялся на трибуне в амфитеатре! Рим... Я уже скучаю по нему. А ты?
— Тоже, — ответил Германик спешиваясь и поднимаясь на крыльцо. — Но как только я вернусь из Александрии, то напишу Тиберию и попрошу его позволить мне вернуться в Рим.
— А что тебе делать в Александрии? — спросил Пизон, обняв Германика за плечи и двинувшись с ним к входу во дворец.