Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
– - Трупы, трупы, трупы... Кто же пахать будет?
– - Об этом в Баре не думают, -- отвечал Кречетников...
Браницкий с компутовым войском примчался под стены Бара, и началась безумная сеча -- ляха с ляхом. Бар был взят. Пулавский с остатками конфедератов бежал в Молдавию, где отдался под власть султана турецкого. А князь Мариан Потоцкий сумел прошмыгнуть в пределы Австрии, где Мария-Терезия, плача навзрыд, расцеловала вешателя гайдамаков, украинских крестьян и дворовых собак.
– - Ваше величество, спасите вольности шляхетские!
– - Это мой христианский долг, -- уверила его императрица.
Коронованная хапуга, она потихоньку уже вводила свои
2. ОСПА -- БИЧ БОЖИЙ
Канун войны совпал со зловещим шествием оспы по Европе, и эта зараза не щадила ни хижин, ни дворцов королей. Совсем недавно умерла от оспы невестка Марии-Терсзии, а сейчас "маменька" спешно устраивала счастье своих дочерей... Руки старшей дочери Иоганны просил Фердинанд IV, король Сицилии и Неаполя, но перед свадьбой мать заставила Иоганну молиться над прахом усопших предков. Надышавшись миазмами мертвечины, невеста скончалась от оспы, а Мария-Терезия, горестно рыдая, утешила жениха:
– - Такова воля божия! Но уже подросла Юзефа... Однако ты не думай, -- сказала она Юзефе, -- что покинешь Вену ради Неаполя, прежде не покаявшись на гробах достославных предков.
Бедная девушка упала в ноги матери:
– - Пощадите меня, я не в силах исполнить ваших желаний! Там лежат эти страшные мерзкие трупы... избавьте, умоляю вас!
– - Нет, до свадьбы ты должна покаяться.
– - Безгрешна я, в чем же каяться?
– - Тащите ее, -- распорядилась императрица.
Невесту силой завлекли в подземелье церкви Святых капуцинов, где мать заставила ее лобызать оскаленные черепа пращуров; тут же лежала и недавно умершая от оспы невеста, которую болезнь изуродовала до такой степени, что ее тело не поддалось даже самому интенсивному бальзамированию. Едва выбравшись из склепа, Юзефа вскоре ощутила боль в крестце, врачи определили -- оспа! Вместо беззаботной жизни под солнцем Неаполя девушка погрузилась в мерзкую усыпальницу своих достославных предков...
Бравый король Сицилии выразил недовольство:
– - Видит Бог, как я терпелив, но снова объявлен траур в славном доме Габсбургов. Вы звали меня в Вену ради веселья, а я уже второй раз тащусь за погребальными колесницами.
– - Потерпи, король. У меня есть еще Каролина...
Дни траура, чтобы не скучать, Фердинанд IV скрасил шутовским йредставлением похорон Юзефы; своего пажа нарядил покойницей, Доложил в гроб, а лицо его обкапал горячим бразильским шоколадом, Имитируя оспенные язвы. "Не хватает лишь гноя и зловония!" -- веселился король. В церемонии похорон шутовские соболезнования принимал высокообразованный английский посол сэр Уильям Гамильтон...
– - Каролина счастлива быть твоей женой, -- сказала королю Мария-Терезия.– - Но прежде я заставлю ее покаяться на гробах своих предков, как положено в древнем доме благочестивых Габсбургов.
Тут воспротивилась сама Каролина.
– - Нет, -- заявила она.– - Лучше я выброшусь в окно, но не полезу в эту вонючую яму, чтобы потом сгнить в ней заживо.
Ее страстно поддержала юная сестра Мария-Антуанетта (будущая королева Франции, которой суждено погибнуть под ножом гильотины). Императрица обругала дочерей безбожными еретичками, сказав при этом, что в старые добрые времена таких "лечили" на кострах.
– - Ладно! Я сама замолю ваши грехи...
Она забралась в склеп и сидела там на родимых трупах, плача о заблудших душах юного поколения. "Маменьку" сам черт не брал -- она выбралась оттуда жива и невредима. Молодецкий
Обо всем этом русский двор был извещен через донесения своего посла князя Дмитрия Голицына. Скромный человек, он не стал писать Екатерине, что в разгар оспы при дворе Габсбургов ему посчастливилось спасти семью одного музыканта, в которой оспа выжгла глаза мальчику и все думали, что он ослепнет...
Звали этого мальчика -- Вольфганг Амадей Моцарт! Петербург долго выражал презрительное возмущение:
– - Какое беспримерное ханжество, какая дикость! Впрочем, всему миру известно, что племя Габсбургов состоит из одних ненормальных. У нас такого изуверства никогда не может случиться...
Брейгель на картине "Слепые" увековечил ужас Европы: глаза его слепцов, падающих один за другим в канаву, выжрала оспа. Россия тоже знала скорбные вереницы людей с поводырями: оспа сделала их слепыми, жалкими нищими. Екатерина не могла скрыть своего страха. "С детства, -- депешировала она Фридриху II, -меня приучили к ужасу перед оспой... в каждом болезненном проявлении я уже видела оспу. Весной я бегала из дома в дом, изгнанная из города. Я была так поражена гнусностью подобного положения, что считала слабостью не выйти из него". Оспенный мартиролог XVIII века был страшен: едва ли один человек из тысячи не переболел оспою! Казалось, человечество покорилось року, а могучая зараза обгладывала заживо сотни, тысячи и миллионы людей. Оспа уже гнездилась в Зимнем дворце, и знакомые императрицы, молодые цветущие и веселые женщины, переболев оспою, снова появлялись на балах, но уже покрытые рубцами, изъязвленные, несчастные...
Куда же делась их былая живость и красота?
В один из вечеров, заступая на придворное дежурство, Григорий Потемкин застал императрицу в состоянии встревоженном. Камерлакей держал перед нею на подносе рюмку мадеры и стакан теплой воды с черной смородиной -- это было "снотворное" царицы, но сейчас она от него отмахнулась. Сказала так:
– - Проводите до фрейлинских. Там что-то нехорошо с невестою графа Никиты Панина-с Анютою Шереметевой, и я боюсь...
За больною фрейлиной ухаживал врач Джон Роджерсон, молодой шотландец, лишь недавно принятый на русскую службу.
– - Что с нею?– - шепотом спросила Екатерина.
– - Жар. Но пока неясно, в чем дело...
В жирандолях коптили быстро догоравшие свечи. Потемкин поднял свой шандал повыше, отчего на лицо фрейлины легли глубокие тени.
– - Уйдем отсюда!– - быстро сказала императрица.
При резкой перемене освещения лицо девушки покрылось лиловыми пятнами: сомнений не было -- оспа. Екатерина в ту же ночь покинула столицу, затаилась в опустевших дворцах Царского Села, на каждого входящего к ней смотрела с большим подозрением. Потемкину она честно призналась, что ждет не дождется Фому Димсдаля. Шереметеву пышно хоронили на кладбище АлександроНевской лавры, старый Никита Панин плакал, а Гришка Орлов был ужасно пьян.
– - Такого удобного случая больше не будет, -- сдерзил он Панину.– - Твой обоз на тот свет уже отправлен: глаза плохо видят, зубы выпали. А тут-гляди! Архиереи собраны, колесница готова, сам ты при полном параде -- ложись и поезжай вослед за невестою.
Что взять с пьяного? Панин отвечал куртизану:
– - Буду иметь большое счастие отвезти раньше вас...
Потемкин намекнул ему, что, очевидно, понадобится приличная эпитафия на смерть Анюточки, а у него на примете имеется человек стихотворящий -- по прозванию Василий Рубан! Панин сказал: