Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
Внутри России было неспокойно ("Заводские и монастырские крестьяне, -- писала Екатерина, -- почти все были в явном непослушании властей, и к ним начинали присоединяться местами и помещичьи..."). Понапрасну волновать народ ревизией она не хотела.
– - Через публикации оповестить власть в губерниях и провинциях, дабы, без посылки воинских команд и без разведения страхов напрасных, с каждой деревни собрали в письменном виде о наличном числе жителей, реестры эти слать в канцелярии воевод, воеводы -- в губернские, а губернаторы -- в Сенат, где вы, господа высокие сенаторы, общую
Вот как просто. И не надо миллион тратить, и войска на прежних квартирах останутся, и лишнего ропота не будет. Она спросила:
– - Хлеб на базарах дорог, а его за границу вывозят ли?
– - Корабли иноземные плывут за хлебушком непрестанно.
– - Basta!– - сказала Екатерина.– - Пока цены на хлеб внутри государства не собьем, ни единого кулечка муки Европа проклятая от нас не увидит... Такова воля моя!
Все грехи прошлого надо было на себя возложить. А наследство досталось тяжелое: Россия взлетала на гребне кризисов -политического, финансового, социального. Не было в обращении даже денег как таковых. Считалось, что со времен царя "тишайшего" Алексея начеканено 100 миллионов, но 40 миллионов ушли за рубежи, а другие 60 миллионов бесследно растворились в житейском морс. Годовой доход России определяли в 16 миллионов, а статс-контора одних только указов к выплате имела на 17 миллионов. Иначе говоря, само же государство всюду было должно самому государству!
– - Вот и живи как знаешь, -- огорчилась Екатерина.
Сенаторы решили задобрить ее указом: "Принятием престола ея величество излияла столь немало щедрот матерних... и оттого Сенат за рабскую повинность признавает ради славы бессмертной монумент ей сделать". Бецкой предложил исполнить еще и живописную панораму из картин (наподобие тех, в которых Рубенс восславил Марию Медичи). К созданию монумента привлекли Ломоносова, он и составил проект памятника императрице.
Екатерина устроила Бецкому хорошую головомойку:
– - Я не так уж глупа, чтобы самой себе памятники ставить. Займитесь лучше делом.– - Она поручила ему хлопоты по ее коронации в Москве.– - Советую использовать талант актера Федора Волкова, от него буду ждать искусной символики, чтобы, отобразив пороки людские, не забыл показать и достоинства гражданские...
Никита Иванович Панин испортил ей настроение поднесением проекта, в коем живо описал власть "куртизанов и ласкателей", делающих из своего положения кормушки для своих прихотей. Екатерина поняла, что автор проекта колотит ее, как женщину, по самому больному месту -- по фаворитизму! Хитрая, она сделала вид, что подобные упреки к ней не относятся. Панину сказала:
– - Вы умрете, если когда-нибудь поторопитесь. На этот раз вы тоже поспешили, но, слава богу, остались живы и здоровы...
Ладно! В будущем, очевидно, предстоит прощать и не такое. Но как быть с Глебовым? Интуиция не обманывала государыню, что генерал-прокурор империи грешен... да, грешен, еще как грешен! Пока же беседовала с ним милостиво, как хозяйка с приказчиком.
– - У меня голова кругом идет, стоит лишь коснуться финансов, коими на Руси ведают сразу три учреждения...
– - Доходные, -- пояснил Глебов.
– - А в статс-конторе?
– - Расходы чтут.
– - А что делает Ревизион-коллегия?
– - Эта, аки Цербер, следит за двумя первыми, как бы они, ко грабежам привычные, государственный интерес не обманули.
– - Хороша система!– - фыркнула Екатерина.– - Когда три собаки грызутся, так и то, наверное, наблюдать приятнее, нежели видеть устройство коллегий наших. Впредь одному делу в трех руках не бывать!– - распорядилась Екатерина.– - Надобно полностью обновить все устарелое, дополнить недостающее, а лишнее -- уничтожить! Отчего же доход России только шестнадцать миллионов? Не есть ли это число, взятое с потолка только затем, чтобы неизвестное заменить известным?
Глебов сделал отвлеченное лицо мыслителя:
– - Таков доход, государыня, уже много лет пишут.
– - Пишут... а кто проверял подлинность этой суммы?
– - Да никто! Ведь в Христа тоже верят люди, не проверяя -был ли такой на свете? Вот и эти шестнадцать миллионов...
– - Не богохульствуй, -- отвечала Екатерина.
Курьер из Ропши доставил ей "слезницу" от мужа:
"ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО, я ищо прошу меня которой Ваше воле изполнал во всем отпустит меня в чужие край стеми котори я Ваше Величество прежде просил и надеюсь на великодушие что не оставите без пропитания. Верный -- ПЕТР".
– - Ума не приложу, что с ним делать! Самое лучшее, если бы он помер... Естественно, как умирают все люди на свете. Понимаю тебя, Катенька, -- согласился Орлов.
Петр был еще жив, а Екатерина уже решила показать двору, что она женщина свободная. На большом приеме во дворе, следуя к престолу, она публично указала Нарышкину:
– - Левушка, а где кресло для Григория Орлова?
Кресло для фаворита поставили подле трона...
Вечером он ужинал в узком кругу приближенных императрицы и с нахальством, ему присущим, при всех ляпнул:
– - Мы тебя, матушка, возвели на престол, но ежели не угодна станешь, и сковырнем с горушки за милую душу... Опыт у нас уже имеется -- так дело спроворим, что только покатишься!
У женщины достало терпения промолчать. Но такой хвастливой наглости не стерпел гетман Кирилла Разумовский.
– - Только попробуй!– - сказал он Гришке.– - Не пройдет, сударик, и недельки, как мы распнем тебя на первом же заборе...
10. С ДЕРЖАВОЙ И СКИПЕТРОМ
Екатерина пригласила "овдовевшего" Шувалова:
– - Иван Иваныч, а кто такой Авраам Шаме?
– - Подлец, торговавший в Москве уксусом, потом был домашним учителем детей Олсуфьевых, но они изгнали его, яко неуча. Шаме вернулся в Париж, где сочинил донос на Дидро и д'Аламбера, после чего король запретил издание Энциклопедии, почитая ее авторов достойными виселицы. Несчастный Дидро, поправ ученую гордыню, был вынужден обратиться даже к... стыдно сказать!
– - Со мною не стыдитесь, -- улыбнулась Екатерина.
– - Он умолял вступиться за него мадам Помпадур.