Файф-о-клок
Шрифт:
161. Ямвлих Халкидский. Комментарии на «Диалоги» Платона
Здесь похоронена Глава о том, как в 1797 году Алексей Иванович Мусин-Пушкин, уроженец Москвы, обнаружил полуистлевшую рукопись в ризнице Спасо-Преображенского собора… О том, как это уникальное древнерусское произведение, написанное в конце двенадцатого века и повествующее о неудачном половецком походе князя Игоря Святославича, повлияло на всю отечественную словесность… О том, как Алексей Иванович сделался знаменит благодаря публикации «Слова о полку Игореве»… О том, как сгорело древлехранилище Мусина-Пушкина во время французского нашествия тысяча восемьсот двенадцатого года… И о том, что теперь мы читаем «Слово о полку Игореве»,
Итак, любезный трактирщик проводил нас в меблированные комнаты, которые находились на втором этаже его дивного заведения. Злобная тварь отчаянно сопротивлялась, требуя два кувшина вина не сходя с места, и пришлось ее тащить вверх по лестнице, как барана. Она цеплялась за перила и балясины, покуда трактирщик не поклялся своей матерью, что как только мы доберемся до комнат, он принесет четыре кувшина вина, и самого лучшего. Лишь тогда злобная тварь поутихла и согласилась проделать оставшийся путь самостоятельно.
Комнаты были смежные, вроде столовой и спальни, и меблированы в стиле «а-ля сарай», характерной чертой которого считаются колесо от телеги и живописно вбитые гвозди на всякий случай. На гвоздь, что повыше, можно повесить хомут, на тот, что пониже, – дорожный плащ.
– Ну как?! – гордо спросил трактирщик и расплылся в улыбке от безответной любви к своему хозяйству.
– Мне нравится, – согласился я и вытолкал колесо от телеги в общий коридор. – Двери запираются на засов?
– Не извольте беспокоиться! – заверил меня трактирщик. – Изнутри и снаружи! Все под надежной охраной и неусыпным…
Трактирщик запнулся, подбирая подходящее слово или стесняясь его произнести. Я видел неоднократно, как в общем-то безобидные слова смущают необразованных людей своими аллитерациями.
– Под неусыпным бдением! – закончил предложение трактирщик и перекрестился.
А злобная тварь ехидно зафыркала, что в данном случае означало смех. Однако я не нашел повода для веселья, а только пихнул свою переписчицу, чтобы она углубилась в комнаты и не отсвечивала на пороге. После чего осмотрел входную дверь, остался доволен засовами и принял помещение…
Здесь мне предстояло творить историю, вернее, трудиться над «Анналами» Корнелия Тацита, потому что тащиться с бабой в мужской монастырь я не решался. По правде говоря, теперь возникали другие проблемы – как вызволить Корнелия из монастыря хотя бы на время? Но я рассчитывал на широкие рукава своей рясы и мастерство переписчицы, которая выполнит свою часть работы и постарается сделать ее быстрее, чем в монастырской библиотеке обнаружат пропажу. Поэтому в первую очередь меня беспокоила конкретная мебель – стул и стол, а прочая обстановка особенно не волновала. Однако злобная тварь, по воле Господа нашего Иисуса Христа уготованная мне в качестве наказания, интересовалась другими предметами…
– Комнаты две, а кровать одна! – заявила она с явно выраженным возмущением.
Помня о гадком характере переписчиков, я тут же решил показать, кто в нашем предприятии голова, а кто – остальные части тела, впрочем не уточняя, какие именно.
– Все правильно, – подтвердил я. – Кровать для меня… А ты будешь спать на полу или вообще не будешь!
Скромняга трактирщик не вмешивался в наши дебаты, а, в свою очередь, испытывал дверь на прочность. То есть засунул палец до посинения в замочную скважину и глубокомысленно сопел, скорее всего размышляя, как вытащить его обратно.
– Никто не сходит за маслом? – наконец-то спросил трактирщик. – Я, с вашего дозволения, можно сказать, застрял…
Милости Господа нашего – безграничны. Однако почему они сыплются только на мою голову?! Злобная тварь идти за маслом не собиралась, да и кто бы ее послал? Трактирщик по собственной глупости застрял… И обязанности мальчика на побегушках достались мне…
– Где находится ваше масло? – скрипя зубами осведомился я.
– Оливковое? –
Тут я подумал, что для одного календарного дня милостей выпало предостаточно и надо каким-то образом известить об этом Всевышнего…
– Господи! – взмолился я, преклонив колени. – Почему окружают меня идиоты?! Разве нет нормальных людей по образу Твоему и подобию?! Куда подевались мозги, которые столько веков Ты усердно пересаживал им от обезьяны?! А если слова мои ересь и заблуждение, то почему идиоты собираются возле меня в таком количестве?!
И тщетно взывал я к Господу… Потому что злобная тварь только фыркала, а трактирщик переминался с ноги на ногу, не думая об отпущении грехов, а мечтая освободить палец.
– Жаль, – сказал трактирщик, – что не могу к вам присоединиться. То есть рад бы, да не могу! А помолиться я тоже горазд, однако проклятая скважина не пускает!
Тут злобная тварь, в смысле переписчица, подкралась к трактирщику сзади и что есть силы наподдала ему ногой.
– Ой! – сказал трактирщик и моментально освободился…
– Принеси мне сейчас же вина, как договаривались – четыре кувшина! – потребовала злобная тварь. – Или маменька твоя сдохнет! В ближайшую пятницу! – добавила она для пущего ускорения.
– Бегу-бегу, ваша милость, – сказал трактирщик, позевывая. – А маменька моя, царство ей небесное, упокоилась аккурат как во вторник. Да почитай лет десять тому назад… Помню, погода была отвратительная. С неба сыпалась какая-то дрянь вроде той, что сегодня. Ноги на дороге разъезжались, и гроб с покойницей дважды падал на землю, покуда его донесли до кладбища. Однако маменьке это кувыркание пошло на пользу, потому что она слегка утрамбовалась и поубавила прыти. А ранее на каждом повороте выдвигала из гроба то правую ногу, то левую – ну не странно ли, когда покойник сам руководит движением. Гроб-то сделали на глазок. Ибо при жизни моя маменька отличалась свирепым характером и близко никого к себе не подпускала с измерительными инструментами, как только речь заходила о наследстве и похоронных принадлежностях. А после кончины не было никакого резона беседовать с моей маменькой по этому поводу. Вот и сэкономили на строительных материалах, по той простой причине, что в нашей деревне освободился хороший гроб, ну в смысле – не понадобился предыдущему покойнику, потому как тот взял, собака, и поправился. Правда, ростом не вышел, да что теперь говорить об этом, когда предыдущий покойник тоже упокоился. Аккурат как в среду, сразу после маменьки. Спасибо хоть гроб уступил. Ну, подогнул я, значит, маменьке ножки, и кое-как она поместилась в этом ящике для траурных церемоний. И пусть половину пути моя маменька провела неправильно, потому что братья и сестры в такой кутерьме тащили гроб вверх тормашками, зато утряслась и лежала в гробу как влитая.
А надо сказать, что маменька отличалась не только свирепым характером, но вдобавок желала упокоиться на «священной земле» францисканцев. Как вы знаете, эти странствующие монахи имеют право закапывать всех подряд возле собственной церкви. И почему-то считается, что здесь усопшему будет лучше, чем на приходском кладбище. Такие разборчивые покойники, вроде моей маменьки, отписывают приличные деньги ордену францисканцев, а местному духовенству – шиш! И вот закопали мою дорогую маменьку согласно ее завещанию… Я, разумеется, поплакал над своим наследством и пошел навести справки – сколь причитается этим поганым францисканцам за аренду «святой земли»?! И как узнал, что за сумму отписала моя ненормальная маменька, чуть сам не сыграл в ящик! Я спрашиваю: «Откуда такие расценки за единицу площади?! Вы измеряли хотя бы наш гроб, который не больше скворечника?! И кто вас просил закапывать маменьку на такую сумасшедшую глубину, как будто она сокровище или клад?! Достаточно было сверху немного присыпать песочком – и хрен с нею!» Но самое омерзительное в этой истории, как выяснилось, это что покойников нельзя хоронить стоймя и они норовят разлечься во все, извините, кладбище. Отсюда и расценки на аренду соответствующие! У нищих францисканцев.