Фазы гравитации
Шрифт:
– Тому Гэвину никогда этого не понять, – продолжал Дейв беседу. – Бедняга так зациклился на поисках священного смысла, что никогда его не найдет. Я слышал, как он вещал по телевизору, что заново родился на лунной орбите. Фигня. Талдычит и талдычит, хотя ни хрена не понимает, что значит родиться заново. Ты – другое дело, Ричард. Я сам это наблюдал.
Бедекер снова задумчиво покачал головой.
– Нет, – сказал он, – ничего я не почувствовал… Вообще не понимаю, о чем ты.
– А ты думаешь, новорожденный что-то понимает? Он просто начинает жить, решает свои мелкие жизненные проблемы и ни о чем особенно не думает. Осознание приходит потом – если приходит вообще.
Каньон закончился, узкая дорога пересекала каменистый гребень и дальше спускалась к серпантину. Бедекер включил первую передачу и старался ехать как можно медленнее. Опьянения он не чувствовал,
– Родиться заново – не значит чего-то достигнуть, – продолжал Дейв. – Tы просто готов к началу пути, паломничеству к новым местам силы, готов помогать тем, кого любишь, не завязнуть в тине и не уйти на дно… Притормози-ка тут… – Он перегнулся через борт, и его вытошнило. Вытер рот, прополоскал водой из старой фляги, потом устало откинулся на спинку сиденья, надвинув кепку на самые глаза. – На сем заканчивается евангелие от святого Дэвида. Поехали.
На вершине гребня перед спуском по серпантину в последний каньон Бедекер снова притормозил, чтобы осмотреться. В двух милях внизу сквозь темные деревья проглядывали редкие огоньки Лоунрока.
– Мигни фарами разок-другой, – попросил Дейв. – Ага, отлично.
– Думаешь, миссис Каллахан поверит, что у летающих блюдец есть фары?
Не поднимая кепки, Дейв пожал плечами.
– Может, это у них вылазка на поверхность. – Бедекер молча ухмыльнулся в ответ, сражаясь с рычагом передач. – Потише, приятель… А что скажешь про мою книжку?
– «Фронтиры»? Мне понравилось.
– Думаешь, стоит продолжать?
– Без вопросов.
– Вот и славненько… Поможешь мне?
– С какой это стати? У тебя и так отлично получается.
– Ни фига подобного. Главы про людей никак не идут. Даже если в перерывах между заседаниями Конгресса и удастся выкроить время на поездки и беседы, что вряд ли, все равно самому не получится.
– Про того русского, Беляева, написано здорово, – заметил Бедекер.
– Это я собрал, когда был у них по программе «Союз – Аполлон», больше десяти лет прошло. Самое важное в книге – истории четырех американцев, что с ними стало. И мне не нужна блевотина в стиле «Ридерс дайджест»: «Выйдя в отставку, подполковник Брик Мастерсон сделал успешную карьеру, торгуя пивом в Остине и устраивая поединки лесбиянок в грязи…» Нет, Ричард, меня интересует, что чувствуют эти парни теперь. Мне надо знать то, что они не расскажут женам в постели, когда одолевает бессонница. Я хочу забраться к ним в самое нутро и понять… а ведь мы ребята по жизни молчаливые, из нас трудно слово вытянуть. Вот и поезжай к ним со своим эпистемологическим проктоскопом… черт, хорошо сказал – а говоришь, пьяный. Короче, побеседуй с ними и вытяни все, что нам надо знать о нас самих, ладно, Ричард?
– Ну, мне кажется… – начал Бедекер.
– Заткнись, пожалуйста… И подумай об этом серьезно, прошу. Дашь знать, когда… после того, как младенец родится. Мы тогда приедем в Лоунрок на пару недель, вот и подумай пока. Это приказ, Бедекер.
– Есть, сэр.
– Черт! Ты переехал змею, и это была даже не гремучка.
Бедекер лежит на диване в кабинете Дейва и вспоминает. Угловатые пятна света от машин под окнами пробегают по книжным полкам. Дейв тогда сказал, что никогда в жизни не был счастливее. Был ли такой момент в жизни у него самого? Он перебирает воспоминания одно за другим: детские радости, первые годы с Джоан, рождение сына… но как бы важны они ни были, на роль самого-самого все-таки не годятся. Разве что одно, которое не отступает уже долгие годы и утешает в минуты одиночества и тоски, словно старая потертая фотография, которую всегда носишь в кармане.
Совсем небольшой эпизод, несколько мгновений. Он летел домой в Хьюстон с мыса Канаверал, шли последние месяцы тренировок. Один в своем «Т-38», совсем как Дейв неделю назад, – и вдруг решил пролететь над районом, где жил. В памяти навсегда запечатлелся тот чудесный момент: жена с семилетним сыном вышли на улицу как раз вовремя, и Бедекер с высоты восьми сотен футов и на скорости пятьсот миль в час смог их ясно разглядеть. Солнечный свет ослепительно сверкнул на плексигласовом фонаре кабины «Т-38», когда Бедекер заставил самолет победно качнуть крыльями, восславляя небо, этот счастливый день, предстоящий полет на Луну и свою любовь к двум маленьким фигуркам далеко внизу.
В глубине дома кто-то громко кашляет, и Бедекер вскидывается, привыкнув за долгие годы прислушиваться по ночам к астматическому дыханию сына. Глядит, как прямоугольник света движется по книжным корешкам, и старается успокоиться…
Наконец засыпает. И видит сон.
Снова тот же, один из двух-трех, которые, по существу, не сны, а воспоминание, преследующее Бедекера уже десятилетия. Проснувшись в холодном поту, задыхаясь и судорожно сжимая диванный подлокотник, Ричард осознает, что это был тот самый сон. Садится в постели, чувствуя, как пот медленно высыхает на лице и спине, и понимает, что на этот раз сон изменился.
До сих пор было одно и то же. Август 1962-го, взлет с аэродрома Уайтинг-Филд поблизости от Пенсаколы, штат Флорида. Одуряющая жара, влажно и душно до невозможности, и лишь в кабине «Старфайтера» он с облегчением глотнул прохладного кислорода. Полет не испытательный, в этом «F-104» нечего больше испытывать, хромированную железяку просто надо переправить назад на резервную базу ВВС Хоумстед к югу от Майами. Бедекер две недели порхал по всей стране, катая по заданию НАСА больших шишек из армии и флота, интересующихся новой сверхзвуковой моделью. Последний, адмирал в отставке, едва влезший в летный комбинезон и с трудом поместившийся на заднем сиденье, после посадки в Пенсаколе отечески похлопал Бедекера по спине и провозгласил: «Абсолютно первоклассная машина!» Как и большинство пилотов, летавших на «F-104», Бедекер не мог искренне согласиться с адмиралом. Самолет впечатлял своей мощью и использовался на базе Эдвардс как тренажер для полетов на гиперзвуковом ракетоплане «X-15», который Бедекер осваивал тем же летом, но первоклассной летающей машиной называться никак не мог. Двигатель с катапультируемым сиденьем – теперь двумя, – да пара коротких крыльев, дающих не больше подъемной силы, чем оперение стрелы.
Сидя в кабине в тот убийственно жаркий августовский день, Бедекер радуется, что турне окончено. Десятиминутный полет в одиночку до Хоумстеда, а потом назад в Калифорнию, на транспортном «C-130». Тем, кому выпадет пилотировать «F-104» регулярно, не позавидуешь.
Раскаленный воздух поднимается волнами, искажая взлетную полосу и мангровые заросли на дальнем ее конце. Бедекер выруливает на старт, запрашивает разрешение на взлет и включает тормоза, пока двигатели набирают полную мощность. Он чувствует, что все в норме, еще даже не прочитав показания приборов. Машина рвется с механического поводка, словно бешеный скакун, напирающий на стартовые ворота ипподрома.
Новый доклад диспетчеру, тормоза отпущены. Самолет резко подается вперед, пилота вдавливает в спинку кресла. Линии разметки впереди сливаются в сплошную полосу. Однако хромированный монстр слишком неуклюж и не сразу отрывается от земли. Наконец Бедекер поднимает нос самолета к невидимой отметке на двадцать градусов выше верхушек деревьев, убирает шасси и включает форсаж.
После этого все происходит практически одновременно. Мощность падает почти до одной десятой, приборная доска мерцает красным, и Бедекер знает, даже не глядя, что фланцы форсажной камеры лопнули, и реактивная струя бесполезно выплескивается в стороны ослепительным фонтаном. Датчик срыва истошно верещит. Бедекер инстинктивно бросает нос вниз, тут же понимает, что высота недостаточна и дергает штурвал на себя – поздно! – и вот уже первые ветви трещат под брюхом обреченного монстра. Бедекер съеживается на сиденье, тянет за кольцо – крыша кабины взлетает вверх, бесшумно левитируя в воздухе… Готовится ждать долгие 1,75 секунды, пока сработает заряд катапульты и кресло с пилотом подскочит следом. Слишком поздно – кусок хвоста бьет в летящее кресло снизу, бьет подло, заставляя его кувыркаться, – и Бедекера выбрасывает вниз головой, с переломанными ногами. Затем открывается основной парашют – чудовищный рывок, переворот, ноги болтаются в небе, как у ребенка, слишком раскачавшегося на качелях. Левое плечо сломано от удара, правое от рывка. Перевернутый ярко-оранжевый зонтик хлопает в воздухе, пытаясь закрыться и сбросить пилота в огненный ад внизу, но чудом выдерживает, и Бедекер совершает еще один полный оборот на стропах, едва не задевая ногами обломанные концы ветвей и языки горящего авиационного топлива. Легкие чуть не лопаются от ядовитых раскаленных паров и дыма. Две бесконечные секунды он парит, словно турист на параплане за катером, только внизу не вода, а тысячи ям-ловушек с заостренными кольями, в которые мгновенно превратился лес, а языки пламени со всех сторон лижут комбинезон, стропы парашюта и беспомощно растопыренные ноги, онемевшие от невыносимой боли. Еще немного, и он свалится в это пылающее месиво, жаждущее переломать его оставшиеся кости, содрать лопающуюся от жара кожу и сожрать плоть…