Фазы гравитации
Шрифт:
Улыбка бородатого становится шире, он придвигается и выбрасывает руку, намереваясь толкнуть изо всей силы. Бедекер мгновенно перехватывает ее, заламывает противнику за спину, но не слишком резко, чтобы не сломать. Тем не менее в руке что-то хрустит, и здоровяк визжит от боли, пытаясь высвободиться. Следя краем глаза за вторым охранником, Бедекер кладет первого лицом на капот «Тойоты», придерживая правой рукой и готовясь орудовать левой.
Охранник с бляхой кидается вперед, что-то выкрикивая, но натыкается на кулак. Два раза Бедекер бьет быстро и несильно, третий – мощно и с размаху, в основание шеи. Схватившись обеими руками за горло, охранник цепляется ковбойскими сапогами за камни обочины и опрокидывается в канаву.
Пленник
До юнца всего несколько шагов. Ружье он прижимает к груди и держит примерно как Скотт в детстве – теннисную ракетку, пока отец не научил его держать правильно. Патрон он не досылает, и едва ли сделал это в караулке. Бедекер медлит, но в то же время ощущает, как холодная ярость уходит, сменяясь злостью на самого себя. Он резко разворачивает пленного толстяка и пихает в сторону юнца. Бородатый спотыкается и, забыв, что рука больше не действует, шлепается с размаху лицом в грязный гравий. Юнец вопит, размахивая дробовиком, словно магическим жезлом, хотя Бедекер уже в машине. Он отъезжает задним ходом, разворачивается и едет назад.
Пленку он прослушивал один, в маленькой комнате на базе Маккорд. Запись длилась недолго. Молодой голос авиадиспетчера звучал профессионально четко, но иногда в нем проскальзывали панические нотки. Дейв говорил не спеша, спокойно, как всегда за штурвалом, с тягучим оклахомским выговором.
«Шесть минут до крушения».
Диспетчер:
– Вас понял. Дельта-Орел два-семь девять, отказ двигателя. Хотите объявить об аварийной ситуации? Прием.
Малдорф:
– Портленд-Центральный, ответ отрицательный. Следую к вам, на месте подумаем, чтобы не ломать весь график полетов. Прием.
«Две минуты до крушения».
Диспетчер:
– Дельта-Орел два-семь девять, подтверждаю разрешение на посадку, полоса три-семь. Можете подтвердить рабочее состояние шасси? Прием.
Малдорф:
– Портленд-Центральный, ответ отрицательный. Нет зеленого, нет и красного. Прием.
Диспетчер:
– Дельта-Орел два-семь девять, вас понял. У вас есть вариант на случай отказа шасси? Прием.
Малдорф:
– Портленд-Центральный, ответ утвердительный.
Диспетчер:
– Дельта-Орел два-семь девять, вас понял, отлично. Что за вариант? Прием.
Малдорф:
– Портленд-Центральный, вариант следующий: ГБТ. Прием.
Диспетчер:
– Дельта-Орел два-семь девять, вас не понял, повторите. Прием.
Малдорф:
– Портленд-Центральный, ответ отрицательный. Очень занят. Прием.
Диспетчер:
– Дельта-Орел, принято. Примите во внимание… так… примите во внимание, что ваша высота в настоящий момент – семь-пять-два-ноль, и по вашему маршруту хребты высотой до пяти тысяч футов. Повторяю: горы высотой пять три нуля. Прием.
Малдорф:
– Вас понял. Снижаюсь, высота семь тысяч. Впереди горы пять три нуля. Спасибо, Портленд-Центральный.
«Шестнадцать секунд до крушения».
Малдорф:
– Портленд-Центральный, выхожу из облаков, высота шесть двести. Вижу огни по правому борту. О’кей, теперь…
«Тишина».
Бедекер прослушал пленку трижды и на третий раз уловил в финальном «о’кей» нотки триумфа. В эти последние секунды у Дейва что-то стало получаться.
Вспомнились другие времена, другой полет… Номер газеты, что попался Бедекеру в день похорон Дейва, был от 21 октября 1971 года. Да, наверное, это случилось как раз в конце октября, незадолго до полета на Луну. Летели они домой в Хьюстон с мыса Кеннеди, и тоже на тренировочном «Т-38». Бедекер сидел впереди. Летели над Мексиканским заливом, но видели в трех тысячах футов под собой лишь море облаков от горизонта до горизонта, молочно-белое в сиянии почти полной луны. Долго молчали, потом в наушниках раздался голос Дейва:
– Через пару месяцев мы будем там, амиго.
– Только если опять не перепутаешь последовательность импульсов на тренажере.
– Мы полетим, – мечтательно произнес Дейв, – и все станет по-другому.
– Почему? – спросил Бедекер, поглядев сквозь крышу кабины на искаженный лунный диск.
– Потому, друг мой, – торжественно протянул Дейв, – что мы сами станем другими. Человек, ступивший на священное место, уходит изменившимся.
– Священное? С какой это стати?
– Можешь мне поверить.
Бедекер помолчал, прислушиваясь к мерной пульсации двигателей и вдыхая кислородную смесь, потом кивнул.
– Верю.
– Хорошо… Дай-ка я поведу.
– Давай.
Самолет стал ускоряться и резко набирать высоту. Бедекер оказался в лежачем положении, глядя в сияющее лицо ночного светила. Там, на Луне, всходило солнце, ярко озаряя Холмы Мариуса в Океане Бурь. Поднявшись на двенадцать миль, на шесть тысяч футов выше официального потолка, Дейв, вместо того чтобы выровнять самолет, задрал его нос еще выше, так что «Т-38» завис вертикально между космосом и облачным морем внизу – не в силах подняться и не желая падать, не борясь с гравитацией и не чувствуя ее, в точке гармонии всех вселенских сил. Такой момент не мог длиться долго, но Дейв не дал машине сорваться в штопор – «Т-38» вздрогнул, слушаясь невидимого поводка, и повернул вниз, начав пологий сорокапятимильный спуск к Хьюстону.
Бедекер возвращается на ранчо Кинка за полчаса до заката, но серый день уже перетек в сумерки. Ставит «Тойоту», несет в дом скулящего щенка и кормит молоком, пристроив ящик у еще не остывшей печи. Дождется его возвращения, не замерзнет.
Отцепив швартовочные тросы, Бедекер достает из кабины планшет с регламентом и проверяет «Хьюи» со всех сторон, ежась на северном ветру. В одиночку получается втрое дольше, чем с Дейвом, и когда он стоит на коленях, нащупывая клапан слива топлива, застывшая левая рука пульсирует от боли. Три пальца на ней распухли почти вдвое. Кто знает, может, и перелом. Лет в двенадцать он как-то вернулся домой на Килдер-стрит после драки на школьном дворе, и отец, поглядев на его разбитую руку, покачал головой и сказал: «Если уж драться так необходимо, и ты бьешь в лицо, постарайся не бить голой рукой». Покончив с внешним осмотром, Бедекер поднимается было в кабину с левой стороны, но останавливается и переходит к правой двери. Встает на подножку, цепляется за противоположный край сиденья и забирается внутрь. В кабине очень холодно, но он не собирается включать отопление и антиобледенитель, чтобы не тратить заряд батарей, пока не заработала турбина. Только бы она заработала.
Он пристегивается, отпуская немного инерционный зажим, чтобы наклоняться вперед, и проверяет по очереди все переключатели и датчики. Закончив, откидывается на спинку кресла, задевая головой летный шлем, надетый на крепление для плечевых ремней. Натягивает шлем, прилаживает наушники. Разговаривать не с кем, но так хотя бы теплее.
Сидя в глубоком кресле, Бедекер пробует ручки управления и «шаг-газ». Левая рука не совсем сжимается, но как-нибудь сойдет. Ручку дросселя можно сжимать и двумя пальцами. Он долго собирается с духом. Сидеть в кресле пилота ему не приходилось больше трех лет, и хорошо, что телеметрия не передает частоту его пульса врачам, которые определили бы тахикардию с одного взгляда на монитор. Наконец он открывает дроссель ноющей левой рукой, жмет здоровым пальцем на переключатель. Раздается громкий вой, топливная смесь воспламеняется с шипением, словно включили гигантский кипятильник, датчик температуры выхлопных газов скачет на красную отметку. Несущие лопасти начинают вращаться, постепенно превращаясь в расплывчатый круг, и через пять минут гул турбины становится ровным.