Фёдор Евдокимович Самончук герой Моонзунда
Шрифт:
Но вот и апофеоз.
Шальной снаряд попадает в носовое орудие, не разорвавшись. Слышен резкий металлический удар, и одновременно над моей головой со свистом пролетает другой снаряд, сорвав фуражку. Ловлю себя на том, что голова под влиянием этой неблагозвучной мелодии пригибается книзу. А, черт!
Севастьянов бежит к орудию.
Между тем сигнальщики докладывают, что третий неприятельский миноносец южной колонны, запарив, вышел из строя. Уцелевшие комендоры во главе с артиллеристом некоторое время еще копошатся у носового орудия, но вскоре бросают его. Махнув рукой, Севастьянов возвращается на мостик. Комендоры стоят, с сожалением поглядывая на свое любимое
– От погребов отойти!
Да там больше делать нечего.
– Пулеметы проверить, будем отбиваться, если противник подойдет вплотную.
Наступила жуткая тишина, прерываемая гулом отдаленной канонады, резкими ударами снарядов, стонами раненых и шумом воды. Прошло всего несколько мгновений с момента, когда умолк наш последний выстрел, а кажется - целая вечность. Наступило тяжелое оцепенение и какое-то безразличие. Скорее бы, что ли, кончить эту волынку! Во сне бывает иногда: видишь, как на тебя надвигается какая-то беда, бесформенная, безобразная, хочешь отвратить эту опасность, бежать, а сам скован по рукам и ногам, хочешь крикнуть, а голос не появляется. Какой-то столбняк сковал все тело. Нечто подобное пережили многие из нас в эти тяжелые минуты. Но не страх перед неизбежным концом, а какое-то особенное чувство беспомощности и безразличия.
– Попросите старшего механика на мостик, - приказал командир.
– Есть, - отвечаю и в мегафон передаю приказание командира. Видно было как столпившаяся внизу команда надела спасательные пояса. Начальствующий состав и несколько матросов поясов так и не надел. Ложный стыд. В некоторых иностранных флотах их надевают по боевой тревоге.
– Как вода?
– спросил командир быстро появившегося на мостике механика.
– Прибывает. Затоплены уже обе машины кормовая кочегарка. Вода начинает просачиваться в соседние отсеки.
– Хорошо.
В сущности говоря, во всем этом было мало хорошего, если не считать, что каждый лишний фут осадки приближал нас к цели нашего путешествия.
Этот вертикальный маршрут был для корабля довольно необычен. Но разве 'Гром' походил сейчас на корабль? Банка с нефтью, стальная коробка переставшая быть даже артиллерийской платформой на плаву, превратившаяся в щит, по которому, как в бубен, могли колотить немцы уже без всякого для себя ущерба.
Но в этот момент, когда, казалось бы, всякая надежда на спасение была потеряна, когда миноносец, объятый дымом, беспомощно склонившись набок, доживал свои последние минуты, в это время сигнальный унтер-офицер громко доложил:
– 'Храбрый' идет на нас.
Действительно, продолжая стрельбу всем правым бортом по замедлившей ход северной колонне, 'Храбрый', подымая бурун, приближался к 'Грому'.
Не хотелось верить, что он решился на этот маневр ради нашего спасения. Тянуться минута за минутой - 'Храбрый' продолжает идти тем же курсом.
Неужели он на самом деле рискнет подойти к нам? Вот уже отчетливо различаются действия прислуги у орудий, видны люди на мостике. Нас разделяют всего каких-нибудь три-четыре кабельтовых, а 'Храбрый' продолжает переть не уменьшая хода. Сомнений быть не могло. Какого черта лезть в этот ад, если у него нет намерения снять команду? Немного не доходя, нос его покатился вправо. Стопорит машину. В рупор кто-то кричит 'приготовьтесь' или 'приготовьте' - из-за свиста пара не расслышать.
Вся бывшая наверху команда сгрудилась на левом борту - на полубаке и внизу у первого аппарата. Несколько человек не выдержали и бросились в воду. Но до них не было дела. Взгляд прикован к 'Храброму'. Еще мгновение - и сильный удар левой скулой позади первого аппарата. Миноносец вздрогнул и покачнулся. Снизу из воды послышался душераздирающий крик, а затем неприятный хруст - и все кончено. Это в лепешку были смяты люди, бросившиеся в воду навстречу 'Храброму'. Глянул вниз, и увидел, что спасать там больше некого - окрашенная в красный цвет вода говорила о судьбе этих несчастных.
– Полный назад!
'Храбрый' медленно пополз по борту и остановился. Стрельба на нем не прекращалась.
– Раненые, вперед!
– летит приказание с нашего мостика.
– Готово!
Вслед и одновременно с ними попрыгала остальная команда. 'Храбрый' уже дал ход и, еще раз толкнув миноносец, отошел от него.
Это был прекрасный, незабываемый маневр. Мы невольно замахали ему вслед фуражками.
Миноносец опустел.
Остался на нем командный состав - восемь человек - и десять матросов, в том числе все сигнальщики.
Почему мы, оставшиеся на корабле, не последовали за всей командой? Не успели? Этого нельзя было сказать. Хотя 'Храбрый' находился возле 'Грома' всего каких-нибудь 30 секунд, но ведь переброситься на него было делом одного мгновения. Помешали нам? Никто из нас не делал ни каких попыток двинуться с места. В чем же дело? Геройство? Сомнительно. Просто неудобно было бежать с корабля - ведь он еще на плаву. Но двое из нас все же не выдерживают. Торпедист и боцман сходят с ума. Один дико захохотал и стал плясать на первом минном аппарате, а второй, взобравшись на ростры, пробовал спустить первый моторный катер, так же, как и вельбот, вдребезги разбитый. Если бы он и не был поврежден, то все же спустить катер в сторону, противоположную крену, даже при большом числе команды было делом достаточно безнадежным. Боцман это понимал лучше, чем кто-либо другой. Стали окликать обоих по фамилиям - никакого впечатления; даже не взглянув, они продолжали свое дело.
Между тем 'Храбрый', отойдя от нас, стал описывать циркуляцию вправо. Это было совершенно естественно. Ему ничего другого не оставалось, как уходить от противника. Стрельба на нем временно прекратилась. Но, к нашему удивлению, 'Храбрый' продолжал описывать циркуляцию. Мелькнула мысль: заклинило руль. Нет, все благополучно, корабль выровнялся и пошел прямо на 'Гром'. Неужели вторично подойдет?
Если это так, то третьего случая спастись, конечно, не представиться. Все средства сопротивления уничтожены. Шлюпки перебиты. Крен увеличивается: 'Храбрый', приставая, видимо, сорвал пластырь - и вода свободно хлынула внутрь миноносца. Оставаться на корабле было бесполезно и бессмысленно. Как бы подтверждение этого снова сильный удар в носовой части - весь залп угодил в кают-компанию, откуда через открытые двери коридора повалил густой дым, поднимаясь кверху и достигая мостика. На этот раз действительно начался пожар в кают-компании, но тушить его уже не пришлось.
– Впечатление такое, что делать нам здесь больше нечего, - проговорил командир.
– Жаль миноносца, но надо уходить.
Что можно было ему возразить? И мы молча согласились с ним.
– Где секретные книги и документы?
– спросил я капитана.
– У меня в каюте.
– И с этими словами он поспешно стал спускаться по трапу вниз и пропал в клубах дыма.
Когда командир, с трудом пробившись в свою ближайшую от входа каюту, вышел к нам с парусиновым портфелем под мышкой (жаль, что секреты перед боем не выносились на мостик), 'Храбрый' был уже возле нас. Оттуда под призывное махание рук неслись неистовые крики нашей команды, столпившейся на полубаке.