Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле
Шрифт:
Начинается поединок. Бойцы разъезжаются в стороны. А противник у Поппеля – маркграф Баденский Альбрехт, за которого наш рыцарь сватал дочь Иоанна, государя Московского.
Начинают рыцари съезжаться и, о горе, конь Поппеля на дыбы вздымается, и Альбрехт лёгким касанием копья выбивает славного рыцаря из седла. Мало того, нагибается к поверженному сопернику, открывает забрало на шлеме, даёт щелчок по носу, срывает с запястья платок Маргариты и бесстыдно хохочет во весь рот, показывая корни гнилых зубов и бугристую малиновую гортань. По ложе проносится позорное «у-у-у», плачет Маргарита, верный конь, выпучив глазища, нагибает голову, касается толстыми скользкими губами его лица, жалостливо выпуская добрую порцию горячей лошадиной слюны. А хохот Альбрехта всё громче: на уши давит, из глаз рыцаря горючую слезу позора выбивает.
Проснулся Поппель, за нос схватился – на месте, бока – не помяты, кости целы. Ох, ведь это сон только! Да не вещий ли? Холодный пот прошиб рыцаря, но решимости до конца довести начатое дело только прибавилось. Потому на встречу с боярами напросился и повёл с ними новый разговор, будто понял сам, что с маркграфом Баденским незадача вышла.
– Великий князь, – сказал он боярам, – имеет двух дочерей: Елену и Феодосию. Если не благоволит выдать ни одну из них за маркграфа Баденского, то император может предоставить других женихов. Для одной – одного из знаменитых Саксонских принцев, сыновей курфюрста Фридерика, для другой – Сигизмунда, маркграфа Бранденбургского, коего старший брат есть зять короля Польского.
И на сие предложение нет ответа. Закручинился рыцарь, ждёт последней встречи, с самим Иоанном Васильевичем, после чего посольство восвояси отпущено будет. Не сватовства ждали в Москве от имперской власти. Поймёт ли славный рыцарь ошибки свои?
Наконец наступил день, так ожидаемый Поппелем. Не прошло и месяца, устроил Иоанн Васильевич прощальную встречу послу немецкому. Пригласил рыцаря в Набережные сени, где в окружении знатных бояр являл иноземцам мудрость, мощь и силу земли русской. Тут – то измученный долгим ожиданием Поппель и решил задать Иоанну Васильевичу главные вопросы. Начал всё же со старого. Попросил показать дочь, чтобы описать её портрет возможным женихам. Потом неожиданно завёл разговор о ливонских делах.
– Жалуется магистр Ливонский, – сказал Поппель, – что жители Пскова захватывают земли и воды, принадлежащие Ордену. Немцы Ливонские есть поданные цесаря нашего и под защитой оного проживают.
Иоанн Васильевич удивлённо поднял глаза на посла. Как – то не вязались предложения «о любви и дружбе» между государем московским и императором с заявлением о патронате имперском над ливонскими землями. Поднял Иоанн Васильевич перст свой вверх, попросил посла остановить речь свою, пошептался с Курицыным. И вот дьяк с ответным словом выступает перед послом:
– Государь всея Руси, господин Великий князь Иоанн Васильевич отвечает тебе по первому слову твоему: «Того у нас обычая в земле нет, чтобы нам вперёд дела вид своей дочери являть». По второму слову так молвил господин мой государь: «Наша отчина Псков держит земли и воды по старине, потому как жили наши люди на этих землях пред тем, как немцы ливонские стали там обитать».
Пошатнулся славный рыцарь, словно на турнире неожиданный удар пропустил, но выстоял, собрался с силами и бросился в бой с последним желанием. Попросил Великого князя разрешить говорить речь наедине. Мол, секреты она большие содержит.
Согласился Иоанн Васильевич. Но, поскольку не хотел Поппель присутствия толмача, списал Курицын его заготовленную речь на чистый лист и государю предоставил. Отступил Иоанн Васильевич от бояр, только Курицына при себе оставил, как ни пытался возразить славный рыцарь на это.
– Без дьяка моего, иноземными делами ведающего, не могу ни с кем говорить я, – сказал Иоанн Васильевич немцу и стал читать послание его.
«Молю о скромности и тайне. Ежели неприятели твои, поляки и богемцы, узнают, о чём я говорить намерен, то жизнь моя будет в опасности». – Прочитал Иоанн Васильевич первые строчки, усмехнулся краснобайству Поппелеву и продолжил дальше. – «Мы слышали, что ты, государь, требовал от папы Римского королевского достоинства. Но знай, что не папа, а только император жалует в короли, принцы и рыцари. Если желаешь быть королём, предлагаю быть верным служебником твоим перед цесарем, чтобы испросить для тебя титул королевский. Единственно, скрыть надлежит просьбу сию от монарха польского, который боится, чтобы ты, сделавшись равным ему, не отнял у него древних земель русских. Был я два года назад у Казимира и уже тогда видел, как волнует его вопрос, что земля русская может от него отойти и твоей милости станет послушна».
Посоветовался Иоанн Васильевич с Курицыным. И снова дьяк вперёд выступает, слова государя свого предаёт:
«Благодарим тебя, славный рыцарь, что готов нам услужить. А что еси нам говорил о королевстве, или нам любо от цесаря хотеть кралем поставлену быть на своей земле, так мы Божию милостью государи на своей земле изначала, от первых своих прародителей. Поставление сие имеем от Бога, как наши прародители, так и мы, и просим Бога, чтобы дал Он и нашим деткам и до века в том быти. Постановления же на своей земле в государи, как наперёд сего не хотели ни от кого, так и ныне не хотим».
На том посольская миссия Поппеля была окончена. Больше в русские земли он не воротился, а по прибытии в Нюрнберг прислал в Москву слугу своего с письмом, где писал с горестью:
«Наисветлейший начальник Иоанн Васильевич! Когда я был у высокости твоей в московской земле, никто из бояр и дьяков твоих веры мне не дал, что я правый посол от цесарского величества, и в донесениях тебе сообщали, что я лихой человек, обманщик и прелестник с неправедными делами к тебе прибыл. Сторонились они ото всяких дел со мной, да твоей высокости сообщали, что я неправый посол и многие насмешки из-за этого от них я в своём сердце терпел. Неужели поверил ты наговорам этим и в подозрении у тебя грамота цесаря, тебе мною отданная. Император Фридрих действительно хочет жить с тобой в любви и дружбе и просит тебя прислать трёх лосей из земель северных в доказательство широких границ государства твоего и одного жителя дальней Югорской земли, который способен вкушать сырое мясо».
И на сие послание не было ответа… Да и как не уразуметь государю, что не для того оно было предназначено, чтобы быть отвеченным, а в оправдание несостоятельства своего. Сам себя рыцарь корил, других в неудаче своей обвиняя.
Читал письмо и Курицын. Счёл он нужным государю своё видение представить:
– Разумею так, государь, что Поппель не сам предложения свои строил. А то, что недалёкими по уму они вышли, от того это, что император и князья немецкие понятия не имели о могуществе нашем, о глубоком и широком уме твоём. Империя Фридриха велика и, если сейчас не в силе он, то только по причине слабости цесаря, а что сын его Максимилиан в большую силу входит, слышал я от верных людей из Ливонии и Литвы. Не знаем мы, как Фридрих на союз с Польшей смотрит, хоть, знаю, послов своих туда посылал перед нами. А слышал я, король Казимир виды на Венгрию имеет, но и Фридрих считает Венгрию отчиной своей. По причине этой цесарь на союз с нами против поляков пойти сможет. Не послать ли нам послов к цесареву двору, чтобы толком уразуметь диспозицию немецкую?
– Кого предлагаешь? – спросил Иоанн, не задумываясь.
– Юрия Траханиота. Зело мудр грек, ломбардским наречием владеет… и кого ещё прибавит мой господин государь, – ответствовал дьяк.
– Желаю Ивана Халепу, да Костю Аксентьева, Бог Троицу любит, – прибавил Иоанн и напутствовал так. – В память послам запиши, как себя у немцев держать. Разговоры о сватовстве не вести, пока цесарь сам не вспомнит, о чём просил меня через Поппеля. А коли вспомнит, сказать, что с маркграфом Баденским Альбрехтом нам в родство вступать негоже. Объяснить, что прародители наши были в приятельстве и любви с первыми римскими царями, которые Рим отдали папе, а сами в Царьграде властвовали. Отец наш до конца был в братстве, приятельстве и любви со своим зятем цесарем Царьграда Иоанном Палеологом. О моём родстве с двором цареградским пусть умолчат, ибо царевна Софья не дочь цесаря, как мать батюшки моего, а только племянница. Грамоту верительную для Фридриха сам составишь и мне покажешь. Послов отправишь морем через Ревель. Магистрату Ревельскому тоже грамоту отпиши. Узнают, что к Фридриху посольство отправляем, зла чинить не будут.