Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле
Шрифт:
Мамырев задумался.
– Сказывают, господин государь, грамота у него охранная имеется?
Иоанн Васильевич усмехнулся.
– Имеется, да не мне предназначается. Просит Фридрих-император всех государей христианских тепло принимать немца и земли свои показывать.
Зачем, не разумеем.
– Вспомни, господин государь, венецианские послы проездом из Персии приезжали, любопытства ради, потом книги о странах дальних писали. Ты не задержал их. На дыбу, если причина есть, то оно можно, конечно. А коли ошибёшься, что подумают христианские государи? Ты Фёдора Курицына позови. Он с Поппелем много беседовал, в арестную избу к нему заходил. А на дыбу, оно никогда не поздно.
Так завершил свой ответ государев дьяк Василий Мамырев.
Он был уже в дверях, когда Иоанн Васильевич окликнул его:
– Сказывают, ты Книгу ветхозаветных пророков заказал переписывать.
С картинками или без них будет?
– С картинками, господин государь, – улыбнулся Мамырев, низко поклонился в ноги государю и вышел из спальни.
Иоанн Васильевич недолго оставался один. Вошли постельничий и наместник, ожидавшие за дверью окончания разговора.
– Слушай, князь, решение моё, – обратился Иоанн Васильевич к Патрикееву. – Приводи Поппеля по полудню… И Курицына захвати… Всё, иди. Занят я.
«Что задумал князь? О чём говорил с дьяком?» – в голове наместника крутились различные коллизии, но ни одна из них не казалась ему реальной. Лишь одним способом можно было проверить отношение государя. Если пригласит немца на обед – значит, благоволит к нему, если нет… думать о таком развитии событий не хотелось.
– Потчевать немца будем? – уточнил Патрикеев, ничем не выказывая своего волнения.
– Велика честь. Сдаётся мне, персона не такая значительная. Харчи с моего стола ему в палаты принеси, после беседы. Курицыну скажи, разговор будет короткий. Дел скопилось много. Ступай.
«И всё-таки, день неплохо начинается», – решил Великий князь, оставшись наедине с самим собой. Присутствие постельничего, примостившегося в закутке у двери, во внимание не принималось. Так было заведено для безопасности великокняжеской ещё при батюшке, царствие ему небесное.
Глядя на государя, постельничий Бобр, наконец справившийся с дремотой, перебирал чётки и молился о процветании Великого княжества Московского. Он ложился спать позже всех, проверяя посты стражи во дворце государя, а поднимался с рассветом, раньше княжеской челяди, чтобы отдать необходимые распоряжения. Недолгие минуты, в которые Великий князь оставался один, были минутами отдохновения для постельничего, но жизнь при дворе по порядку, им заведённому, кипела.
Едва занялась заря, была отправлена подвода в Рыбинскую слободу за льняным полотном для нового постельного белья Великого князя, на заднем дворе девки из постельничего приказа вывешивали великокняжескую перину, а холопы на дальних задворках выбивали палицами пыль из ковров, дорожек и половиков.
В большой зале, как давно было принято у великих князей Московских, накрывались длинные столы с лавками для обеда бояр.
Уже поставили золотые и серебряные сосуды с уксусом, перцем и солью, незаметно появились серебряные штофы с водкой – её всегда пили перед обедом, нашли своё место тарелки, вилки и ложки из мельхиора. На кухне ещё дымились чугунные чаны – заканчивало тушиться медвежье мясо, но уже стольники взгромоздили на византийское блюдо, украшенное драгоценными каменьями, огромный каравай из ржаного хлеба. Ценный груз стольники пронесли к великокняжескому столу, находившемуся чуть в стороне, на возвышении, и водрузили с гордым видом.
К нему, как к восьмому чуду света, устремились вожделённые взгляды сидящих за столами – от каравая Иоанн Васильевич рукою собственной должен будет отламывать лучшие куски и потчевать именитых гостей, а также бояр, особо отличившихся при исполнении его наказов. Сам Иоанн Васильевич, уставший от забот и раздумий, уже час как сладко дремал, облокотившись о накрытый белоснежной скатертью стол. Без него к еде не приступали.
Бояре сидели тихо, едва слышно перешёптываясь. Внезапно тишину нарушил скрип входной двери. Великий князь вздрогнул.
В назначенный час в залу входили три экзотичные фигуры.
Впереди, в красной куфии до пят, раскрытой на впалой груди, семенил маленькими ножками наместник. Развивающиеся парусами фалды его одежды едва касались голубой глади пахнущего свежей краской пола. Острые носки красных сафьяновых сапожек рассекали воздух с невиданной скоростью, казалось, он летел, как ялик по Москва-реке, ловко лавируя между столами-островами. Сзади, осторожно переставляя ноги в чёрных высоких ботфортах, боясь наступить на полы платья наместника, шёл, спотыкаясь, как лошадь со спутанными ногами, долговязый немец в новом, начищенном гуталином кожаном камзоле и широкополой шляпе с высокой тульей. Казалось, он вот-вот переломится пополам и рассыплется на составные части, собрать которые предстоит третьей фигуре. За ним неотступно как тень, ступая мягко и неслышно, шёл Фёдор Курицын, одетый в чёрный кафтан, расшитый на плечах и спине серебряными узорами в виде северных цветков с короткими листьями, в чёрные сапоги и черную соболью шапку. Ни дать ни взять скромная славянская тень высокопарного Запада, только выглядела она добротнее оригинала.
Не дойдя трёх шагов до стола Великого князя, наместник обнажил лысую голову, поклонился в три погибели и произнёс:
– Позволь, Великий господин государь всея Руси, представить тебе немецкого рыцаря Николая фон Поппеля. Извини, что отрываем тебя от трапезы.
Фёдор Курицын тихо переводил гостю слова Патрикеева.
Рыцарь снял шляпу и, размахивая ею, склонился в долгом поклоне.
– Что привело тебя, Поппель, в наши земли? – вопрошал государь.
Немец попытался произнести заранее приготовленную фразу: «Я видел все страны христианские, хочу посмотреть и вашу…», – но Великий князь прервал его на полуслове.
– Знаю, знаю… любопытства ради.
Наместник застыл в тревожном ожидании, а немец нервно переступал с ноги на ногу. Только Курицын держался спокойно и уверенно.
– Наша страна слишком велика, – продолжил Иоанн Васильевич. – И мы не всю её объездили. Решили мы не обременять тебя долгой и изнурительной дорогой. Думный дьяк Фёдор Курицын зело умён и образован. – Великий князь с ироничной ухмылкой взглянул на Курицына. – Он расскажет всё о стране нашей.
Иоанн Васильевич отпил из серебряного штофа и протянул второй, полный до краёв, фон Поппелю.
– Я пью за здоровье твоего императора Фридриха, а ты выпей за моё.
Немец взял в руки штоф.
– Выпить нужно до дна, – успел шепнуть ему Курицын. – Не то худо будет.
Поппель запрокинул штоф и попытался выпить содержимое одним махом. Но не тут то было. Перехватило дыхание, обожгло горло, а потом и внутренности. Рыцарь дико завращал глазами, отстранил сосуд и закашлялся. Потом вторично поднёс штоф ко рту и осушил до дна.