Федотка. Из романа "Поднятая целина"
Шрифт:
– Хорошо, я все передам ему. Вы к нам больше не зайдете?
– Как-нибудь в свободную минуту загляну непременно, факт! – заверил Давыдов и сейчас же, без видимой связи с предшествовавшим разговором, спросил: – Вы у кого на квартире находитесь?
– У бабушки Агафьи Гавриловны. Знаете такую?
– Знаю. А какая у вас семья?
– Мама и двое братишек в Новочеркасске. Но почему вы обо всем этом спрашиваете?
– Надо мне хоть что-нибудь о вас знать, я же ваших девичьих секретов не касаюсь? – отшутился Давыдов.
Возле крыльца толпа
– Где ты нашел свою игрушку, Федот Демидович? В каком месте?
– Показать, дяденька?
– Обязательно!
– Пойдем. Пойдем зараз же, а то мне после некогда будет, – деловито предложил Федотка.
Он сжал в руке указательный палец Давыдова и, явно гордясь тем, что ведет не просто дядю, а самого председателя колхоза, изредка оглядываясь на товарищей, вразвалочку зашагал по улице.
Так они и шли, не особенно торопясь, лишь время от времени обмениваясь короткими фразами.
– Ты размениваться не надумаешь? – спросил Федотка, слегка забегая вперед и встревоженно заглядывая в глаза Давыдову.
– Ну что ты! Дело у нас с тобой решенное, – успокоил его Давыдов.
Минут пять они шагали, как и подобает мужчинам, в солидном молчании, а потом Федотка не выдержал – не выпуская из руки пальца Давыдова, снова забежал вперед, глядя снизу вверх, сочувственно спросил:
– А тебе не жалко ножа? Не горюешь, что променялся?
– Ни капельки! – решительно ответил Давыдов.
И снова шли молча. Но, видно, какой-то червячок сосал маленькое сердце Федотки, видно, считал Федотка обмен явно невыгодным для Давыдова, потому после длительного молчания и сказал:
– А хочешь, я тебе в додачу свою пращу отдам? Хочешь?
С непонятным для Федотки беспечным великодушием Давыдов отказался:
– Нет, зачем же! Пусть пращ у тебя остается. Ведь менялись-то баш на баш? Факт!
– Как это «баш на баш»?
– Ну, ухо на ухо, понятно?
Нет, вовсе не все было понятно для Федотки. Такое легкомыслие при мене, которое проявил взрослый дядя, крайне удивило Федотку и даже как-то насторожило его… Роскошный, блестящий на солнце нож и ни к чему не пригодная круглая железка, – нет, тут что-то не так! Спустя немного практичный Федотка на ходу внес еще одно предложение:
– Ну, ежели пращу не хочешь, может, тебе бабки отдать? В додачу, а? Они у меня знаешь какие? Почти новые, вот какие!
– И бабки твои мне не нужны, – вздыхая и усмехаясь, отказался Давыдов. – Вот если бы этак лет двадцать с гаком назад – я бы, братец ты мой, от бабок не отказался. Я бы с тебя их содрал как с миленького, а сейчас не беспокойся, Федот Демидович! О чем ты волнуешься? Нож – твой на веки вечные, факт!
И опять молчание. И опять через несколько минут вопрос:
– Дяденька, а этот кругляш, какой я тебе отдал, он от кого? От веялки?
– А ты где его нашел?
– В сарае, куда идем, под веялкой. Старая-престарая веялка там такая, на боку лежит, вся разбитая,
– Значит, это от веялки часть. А палочки железной, небольшой возле него не видел?
– Нет, там больше ничего не было.
«Ну, и слава богу, что не было, а то ты мне еще учинил бы такое, что и на том свете не разобрались бы», – подумал Давыдов.
– А эта часть от веялки тебе дюже нужна? – поинтересовался Федотка.
– Очень даже.
– В хозяйстве нужна? На другую веялку?
– Ну, факт!
После недолгого молчания Федотка сказал басом:
– Раз в хозяйстве эта часть нужна – значит, не горюй, ты поменялся со мной правильно, а нож ты себе новый купишь.
Так умозаключил рассудительный не по годам Федотка и успокоенно улыбнулся. Душа у него, как видно, стала на место.
Вот, собственно, и весь разговор, который они вели по дороге, но этот разговор был как бы завершением их сделки по обмену ценностями…
Теперь Давыдов уже безошибочно знал, куда ведет его Федотка, и когда по переулку слева завиднелись постройки, некогда принадлежавшие отцу Тимофея Рваного, спросил, указывая на крытый камышом сарай:
– Там нашел?
– Как ты здорово угадываешь, дяденька! – восхищенно воскликнул Федотка и выпустил из руки палец Давыдова. – Теперь ты и без меня дойдешь, а я побегу, мне дюже некогда!
Как взрослому пожимая на прощанье маленькую ручонку, Давыдов сказал:
– Спасибо тебе, Федот Демидович, за то, что привел меня куда надо. Ты заходи ко мне, проведывай, а то я скучать по тебе буду. Я ведь одинокий живу…
– Ладно, как-нибудь зайду, – снисходительно пообещал Федотка.
Повернувшись на одной ноге, он свистнул по-разбойничьи, в два пальца, очевидно созывая друзей, и дал такого стрекача, что в облачке пыли только черные пятки замелькали.
Не заходя на подворье Дамасковых, Давыдов пошел в правление колхоза. В полутемной комнате, где обычно происходили заседания правления, Яков Лукич и кладовщик играли в шашки. Давыдов присел к столу, написал на листке из записной книжки: «Завхозу Островнову Я.Л. Отпустите за счет моих трудодней учительнице Л.С.Егоровой муки пшеничной, размольной 32 кг, пшена 8 кг, сала свиного 5 кг». Расписавшись, Давыдов подпер кулаком крутой подбородок, задумчиво помолчал, потом спросил у Островнова:
– Как живет эта девчонка, учительница наша, Егорова Людмила?
– С хлеба на квас, – передвинув шашку, коротко отозвался Островнов.
– Был я сейчас в школе, насчет ремонта интересовался, посмотрел и на учительку… Худая, прозрачная какая-то, сквозит как осенний лист, значит – недоедает! Чтобы сегодня же отправили ее хозяйке все, о чем тут написано, факт! Завтра проверю. Слышишь?!
Оставив на столе распоряжение, Давыдов прямиком пошел к Шалому.
Как только он вышел, Яков Лукич смешал на доске шашки, через плечо показал пальцем на дверь: