Фельдмаршал Борис Шереметев
Шрифт:
Адъютант Шереметева Петр Савелов не считал за нужное докладывать командиру даже о самых вопиющих фактах насилия и грабежа.
— У него не об этом головушка болит.
И верно, «головушка» воеводы болела о другом: как бы не напороться на шведов. Именно для этого он отправлял вперед в разведку усиленные дозоры во главе с сотниками, строго указуя:
— Прозеваете шведа, шкуры спущу.
Он догадывался, что именно дозорные, как правило, начинали мародерство, часто забывая о главной своей задаче — «дозирать врага».
И вот где-то
— Рятуйте, хлопцы! — заорал казак у ворот.
Но в следующее мгновение упал с разрубленной головой, зажав в руке повод, на котором наполоханный конь потащил мертвого хозяина в поле.
Дозорная сотня почти вся была вырублена, ускакали, спаслись лишь двое, у которых кони оказались резвее шведских. Самого сотника Данилу Люльку настигли в полуверсте от мызы и свалили ударом шпаги меж лопаток.
Кони, седла и ранее награбленное тряпье достались шведским воинам.
Два напуганных и бледных казака примчались к отряду, вопя еще на подъезде:
— Шведы-ы!
— Где Люлька, сукин сын? — закричал Шереметев.
— Люльку вбылы. Усих вбылы.
— Сколько их? Чего глаза вылупили? Спрашиваю, сколько шведов?
— Богато.
— Тьфу, дураки. Тыща? Две?
— Ни. Мабудь, сотни две-три.
Воевода, только что думавший «уносить ноги», тут же передумал: «Даже если и пять сотен, нас все равно в десять раз больше».
— Петро! — окликнул адъютанта.
— Я! — отозвался быстро Савелов.
— Скачи ко второму полку, скажи полковнику, пусть обходит справа, потом в четвертый — те пусть слева. Я пойду прямо, мы должны окружить их, чтоб ни один не ушел. Это дозор шведский. Да всех не вели рубить, скажи, мне языки нужны.
Шведы, отмечавшие на мызе столь удачную победу над русскими (вырубили всех, своих не потеряли ни одного), были тоже застигнуты врасплох подошедшим отрядом Шереметева. Их почти всех перебили, оставив в живых лишь пять человек. Боярин с помощью переводчика приступил к допросу:
— Кто ими командует, спроси?
— Говорит, они из отряда полковника Шлиппенбаха.
— Где король?
— Король идет с армией на помощь Нарве.
— Какие с ним силы?
— Говорит, около тридцати тысяч.
— Врет, сукин сын. Он высаживался в Дании с пятнадцатитысячной армией.
— Говорит, ему после победы над Фридрихом IV прислали из королевства пополнение.
Шереметев с шумом втянул через ноздри воздух, видно, ему не по вкусу пришлась сия новость.
— Петро!
— Я слушаю, Борис Петрович.
— Сходи в первую сотню до Нечипоренки. Пусть пришлет хорошего казака со справным конем, и с заводным {131} чтоб.
— Где он заводного возьмет?
— А из шведских, которые там есть добрые коняки. Это не твоя забота. Ступай.
Донесение царю Шереметев писал, положив лист бумаги на жесткий тебенек [6] : «Всемилостивейший государь! Только что разбил я швецкий отряд в триста человек, языки, которые сказали, король идет с тридцатью тысяч войска. Бережения людей ради начинаю отход, к тому ж и кормов конских никаких нет. Твой раб Бориска Шереметев».
6
Тебенек — кожаные лопасти по бокам седла.
Из первой сотни явился здоровенный казак с лихо закрученными усами, с саблей на боку.
— Как звать? — спросил Шереметев.
— Авдей Донцов, ваше превосходительство.
— Авдей, вот тебе донесение для государя. Гони к Нарве, он там. Передашь лично в руки. Возьми заводного коня и торбу овса. Если будет ответ государя, мы ворочаемся той же дорогой, не разминемся.
Донцов уехал, и Шереметев приказал хорошо кормить коней для грядущего большого перехода. Сам обходил сотни, проверял: кормят ли? Но казаки сердились на него за это: «Али нам няньки нужны? Сам не доешь, а коняку покормишь».
Накормив коней последним, что оставалось в торбах, Шереметев начал отступление к Нарве. Через два дня встретились с Донцовым, который передал боярину ответ государя: «Борис Петрович, ты послан промышлять над неприятелем, а ты чинишь ретираду {132} . Немедленно исполняй, что было ранее указано. Вреди неприятелю колико возможно. А зайцем скакать и дурак может. Петр».
Легко сказать, «вреди неприятелю», а чем? В корволанте ни одной пушки, только сабли да ружья. Но и ослушиваться государя себе дороже станет. Скрепя сердце повернул свой отряд Шереметев назад на запад, вызвав этим приказом недовольство в отряде. Казаки ворчали: «То туда, то сюда — не жди добра».
На Савелова, доносившего о недовольстве в отряде, Шереметев прикрикнул:
— А ты б меньше слушал, а исполнял что велят.
Видно, забыл воевода, что накануне сам же приказал адъютанту докладывать ему о настроении казаков.
— Я и исполняю.
— Вот и исполняй, а не суй нос куда не просят.
— Но вы же сами, Борис Петрович…
— Цыц! Замолчь! Лучше подтяни подпругу, свалишься.
Савелов, слезши с коня и подтягивая подпругу у седла, ворчал:
— Ежели коня сутками не кормить, так у подпруги и дырок не хватит.
Знал адъютант, чем пронять воеводу — для того хуже зубной боли была конская бескормица. Однако корволант завернул навстречу врагу, исполняя царский приказ. Ехали шагом, жалея голодных коней, да и себя в придачу. Все понимали, что если схлестнутся с 30-тысячной армией короля, то вряд ли кто из них уцелеет. А тут еще и погода была пакостная, то дождь посеет, то снежок посыплется с хмурого неба. Холодно, тоскливо, неприятно.