Фемистокл
Шрифт:
Когда погасли последние отблески заката, в бухту, где стоял эллинский флот, вошла теносская триера под начальством Пантия, который перешёл на сторону эллинов.
Пантий был приглашён в шатёр Еврибиада. Он сообщил о том, что персидский флот встал на якорь в Мегарском проливе и в проливе у Пситталеи, а на островок высадились две тысячи персидских воинов.
– Когда начнётся битва в Саламинском проливе, то повреждённые корабли ветром и волнами неизбежно будет сносить к Пситталее, - сказал Пантий.
– Персы, захватившие островок, смогут оказывать помощь своим и брать
– Ты точно знаешь, что на рассвете варвары нападут на наш флот?
– спросил Еврибиад.
– Верьте мне, так и будет, - кивнул Пантий.
– Персидские навархи уверены, что эллинский флот в ловушке.
После такого известия многие из пелопоннесских военачальников упали духом. Адимант мрачно заявил, что жить всем осталось только до рассвета.
Еврибиад, посовещавшись со своими лаконскими советниками, обратился к Фемистоклу с такими словами:
– Ты больше всех нас жаждал этой битвы. Тебе и решать, как она будет проходить.
Фемистокл призвал военачальников к тишине. С мелом в руке он встал на красный лаконский ковёр, расстеленный в том месте шатра, где ораторы произносили речи. Опустившись на одно колено, Фемистокл несколькими уверенными движениями нарисовал на ковре остров Саламин, а также островки Пситталею и Фармакуссу, мыс Киносуру, берег Аттики и Мегарский пролив. Изображая расположение варварских кораблей, Фемистокл обращался за уточнениями к Пантию, сидевшему рядом с Еврибиадом.
Со слов Пантия выходило, что двести египетских кораблей перекрыли Мегарский пролив. Сто пятьдесят финикийских и пятьдесят кипрских триер расположились между островком Пситталея и берегом Аттики. Позади них широкой дугой встали сто ионийских триер. Киликийские и карийские корабли заняли проход между Пситталеей и мысом Киносура.
Перед тем как нанести на схему расположение эллинских кораблей, Фемистокл изложил военачальникам свои мысли по поводу того, как примерно станут действовать в узком Саламинском проливе варвары. Рассуждения Фемистокла были столь разумны, что никто из присутствующих, даже Адимант, ни разу не прервал его вопросом или возражением.
Объясняя, каким образом надлежит взаимодействовать эллинам в предстоящей битве, Фемистокл рисовал греческие корабли, указывая каждому военачальнику его место в общем боевом построении. И опять не прозвучало ни одного возражения, настолько мудро нашёл Фемистокл единственное тактическое решение, при котором у маленького эллинского флота имеется возможность разбить превосходящие силы врага.
Состояние суровой неизбежности заглушило распри и раздоры между военачальниками, одна судьба связала всех воедино, поставив перед выбором: победить или умереть. Сильные духом, такие как Еврибиад, спокойно легли спать, дабы со свежими силами выйти на решительную битву с врагом. Люди философского склада ума, вроде эгинца Поликрита, воспринимавшие смерть как некое продолжение жизни, тоже без особых волнений разошлись по палаткам, чтобы насладиться покоем в оставшиеся до рассвета часы.
Робкие и малодушные, а их было большинство, сознавая, что отступать некуда, не находили себе места от снедающего страха. Кому-то из них казалось, что на военном совете упустили некую важную деталь в боевом построении эллинского флота, и они спешили с этим к Фемистоклу. Другие начинали сомневаться в правильности предложенного Фемистоклом плана сражения и тоже шли к нему. Третьи приходили, чтобы спросить, как им действовать в той или иной ситуации. До глубокой ночи в шатре Фемистокла толпились военачальники, и для каждого у него находились слова поддержки и ободрения. С каждым он разговаривал как со своим лучшим другом, давая наставления перед грядущей битвой.
Пришёл к Фемистоклу и Адимант, выждав, когда лагерь погрузится в тишину и сон. Фемистокл был в шатре не один: там находились Аристид и Сикинн. Первый крепко спал на ложе хозяина, второй чистил золой его шлем, сидя на низенькой скамеечке.
– Уверен, ты не ждал меня, - промолвил Адимант, не зная, как начать разговор.
Фемистокл в ответ пригласил гостя к столу и предложил ему вина.
– Выпьем за то, Адимант, чтобы в будущем у поэтов и трагиков завтрашняя битва стала вечным символом превосходства эллинов над варварами.
– Ты действительно веришь в нашу победу?
– Душа Адиманта была полна мрачных предчувствий.
– Мы победим.
– Фемистокл поднял чашу с вином.
– Могу поклясться чем угодно!
Адимант взял кубок со стола и залпом осушил его.
Уверенность Фемистокла, звук его голоса, блеск глаз подействовали успокаивающе, словно именно эти слова он и хотел услышать.
Когда Адимант ушёл, Фемистокл разбудил Аристида.
– Надо расстроить вражеские порядки до наступления рассвета, - сказал он.
– Не ждать нападения персов, а напасть первыми.
– Что ты задумал?
– удивился Аристид.
– Я хочу отбить у варваров остров Пситталею. Потеря его станет для них полной неожиданностью. Грядущее сражение развернётся как раз вокруг этого островка: тот, кто обладает им, будет иметь преимущество в битве. Только это нужно сделать без лишнего шума.
– Ты хочешь поручить это дело мне?
Фемистокл молча кивнул.
– Я готов, - без колебаний сказал Аристид.
– Сколько воинов ты мне дашь?
– Я велел собраться у алтаря Афины Паллады всем афинянам из филы Антиохиды, - проговорил Фемистокл.
– Ты же родом из этой филы, Аристид? Отберёшь сам столько гоплитов, сколько посчитаешь нужным. Имей в виду, персов на Пситталее не меньше двух тысяч. Правда, большинство из них имеют лёгкое вооружение, если верить Пантию.
Фемистокл и Сикинн помогли Аристиду облачиться в воинский наряд, который он привёз с собой с Эгины.
Аристид попросил у Фемистокла позволения взять на вылазку изгнанников, которые прибыли вместе с ним на Саламин. Это были люди из разных афинских фил. Фемистокл не возражал.
Фила Антиохида выставила чуть больше тысячи воинов. Из них Аристид отобрал шестьсот самых смелых и опытных. Этот отряд на мелко сидящих рыбачьих судёнышках в предрассветных сумерках переправился с мыса Киносура на Пситталею.