Феномен Табачковой
Шрифт:
Картинка подучилась на славу - с таким художеством и в логово самого дьявола пропустят!
До вечера слонялась по комнате, обдумывая завтрашнюю затею. Уж очень все походило на розыгрыш: и бутафорский человек в зеркальных очках, и пароль, и черная повязка на глазах. Хорошо, если все невинная игра, а если...
Так или иначе - это единственная возможность познакомиться с Чубчиком.
Ночью спала плохо, то и дело вставала, сосала валидол и подтрунивала над собой: что, приятельница, струхнула?
Утро выдалось
Какими глупыми кажутся сейчас эти рассуждения. Конечно, надо было сообщить обо всем лейтенанту, а она растерялась, влипла в историю, за которую теперь расплачивается больничной койкой.
В половине восьмого она уже расхаживала по мосту. Гривастые ветлы над водой, как всегда, напоминали о тех временах, когда она прибегала сюда на свои первые свидания с Сашенькой. Они читали стихи, целовались и мечтали поехать в далекую Сибирь, на родину Сашеньки. Подумать только, как все перевернулось, как далека она от той девчонки, что свиданничала здесь и была уверена в своей будущности художника. Впрочем, так ли уж далека? А не ближе ли с каждым днем? И не уживаются ли в ней сейчас все ее возраста, такие разные, непохожие друг на друга и, однако, единые в своей первооснове?
На мосту появился худячок в куртке и вязаной кепке с козырьком. Прогулочным шагом подошел к перилам, облокотился на них. Уж не Чубчик ли? Голова на тонкой голой шее, зябко выглядывающей из-под воротника, вертится то вправо, то влево, присматривается к прохожим.
Минуту помедлила и решительно подошла к мальчишке. Стараясь не волноваться, с ходу огорошила вопросом:
– Чубчик?
– А вам откуда известно?
– встрепенулся он.
– Мне все известно, - сказала серьезно, разглядывая мальчишку. Безвольные детские губы, пучок волнистых волос из-под кепи, голубые глаза. Лицо открытое, добродушное, жадное к впечатлениям.
– Вот ты какой.
Забилась тревога - пропадет парнишка, ой, пропадет! Такие идут за любым, кто поманит. А что, если поманить ей? Нет, только испугается, вспорхнет воробышком и поминай, как звали.
Она вынула из шубки сложенную бумажку-пароль и показала Чубчику. Лицо его мгновенно просияло:
– И вы тоже? И вам, значит, говорят; "Иди ты знаешь куда!"?
Она кивнула.
– Вот и уйдем.
– Мальчишка развеселился, расхорохорился и уже поглядывал по сторонам не с опаской, а нетерпеливо.
– А то ведь осточертело одно и то же выслушивать. Возьмем и уйдем, да?
– А может, подумаем?
– робко возразила она.
– Что, сдрейфили?
– он презрительно сморщился.
– Как хотите, а я пойду.
– И вдруг
В конце моста, у тротуара, стояли "жигули" дымчатого цвета. Верзила и Чубчик направились к машине.
– Эй-эй, постойте, - спохватилась она, и бросилась догонять их. Верзила обернулся. Запыхавшись, она подошла к нему и протянула бумажку-пароль. Незнакомец поймал ее в зеркало очков, внимательно оглядел, взял рисунок и опять выжидательно уставился на нее.
Она икнула от подкатившего к горлу смеха пополам с испугом и быстро проговорила: "Сердце, два перца, папа римский и черт крымский".
Незнакомец без тени улыбки кивнул, и все трое пошли к автомобилю.
– На заднее сиденье, - сказал он сквозь зубы, отворяя дверцу и задергивая шелковые занавески. Сел за руль и молча перебросил через плечо две черные сатиновые повязки.
"Что стоит неплотно завязать их?
– подумала она.
– И впрямь детская игра. Но зачем эта серьезность?"
Кажется, она фыркнула, потому что верзила обернулся.
– Надеюсь на вашу добросовестность, - сказал он, трогая машину с места.
Снежные звезды леденили ее лицо, и она никак не могла понять, откуда они - окна ведь закрыты. Звезды облепили лоб так, что она вскрикнула, опасаясь ожога.
– Тише, милая, тише! Сейчас полегчает.
– У кровати сидела няня и держала на ее лбу грелку со льдом.
– Мне к лейтенанту Яичко, - сказала она, заморгала и не смогла сдержать слез, вспомнив, что лежит на больничной койке.
– Завтра придет, - успокоила няня.
И опять полуявь-полусон...
– Можно снять повязки, - сказал верзила.
Автомобиль въехал на территорию парка, старого, полузаброшенного. Асфальтовые аллеи еле угадывались под слоем припорошенных снежком угасших листьев. Деревья стояли тихие, будто пристыженные кем-то, беззащитные и жалкие в своей безлиственной ледяной наготе.
"Жигули" остановились у старинного здания, которое охраняли распластанные на парапетах львы. Здесь, в бывшем графском имении, долгое время была контора СМУ, потом сюда перебралась геологоразведка, а теперь его реставрировали под археологический музей. Фасад подпирали разбухшие от дождей леса. Холмики песка, кирпичей, железные кадки с гашеной известью все было присыпано листьями и скудным снежком, Видно, работы отложили до весны.