Феномен Табачковой
Шрифт:
– Темно, - сказала девочка.
– Теперь мы уже ни за что не найдем Камыша.
– Наверное. Но согласись, мы не потратили время зря.
– Да, - кивнула девочка.
– Где твой дом?
Девочка назвала улицу, и минут через десять они были у ее дома.
– Не волнуйся, я скажу, что ты ездила со мной.
Едва ступили в коридор, как под ноги им выкатилось что-то мягкое и большое.
– Он пришел!
– вскрикнула девочка.
– Твой тоже вернется, ты не грусти!
–
– Мой уже не придет.
Нужно было спешить. Подруги, наверное, уже приехали и волнуются, куда она запропастилась. Что ж, навестит своих знакомцев завтра, а сейчас домой. Домой!
Какое, однако, перед праздником сумасшедшее движение. Хотя бы добраться без происшествий.
Вот наконец и двор.
В подъезде встретила соседку, живущую этажом выше, над ее квартирой. Соседка шла и тихонько напевала песню, услышав которую, она остановилась как вкопанная.
"Чистого неба, дальних дорог, зеленого луга, быстрых ног!" - пела молодая женщина.
– Катюша, что это вы поете? Что за песня?
Спросила так взволнованно, что женщина смутилась.
– Да не песня это вовсе, а так, моя колыбельная. Для сынишки придумала.
– Твоя?
– выдохнула она.
– Так это ты пела, совсем рядышком?!
– Что с вами!
– Катюша испуганно посмотрела на нее.
– Нет-нет, ничего. А ты куда? И где твой сынишка? Новый год где встречаешь?
– Какой там Новый год!
– отмахнулась Катюша.
– Бегу в аптеку за горчичниками. Василек опять простудился.
– Что же ты его самого оставила?
– Ничего, поплачет и успокоится.
– Иди-ка домой, а я съезжу.
– Зачем же, я сама.
– Иди-иди.
Она снова выкатила мотоцикл из подъезда и помчалась в аптеку.
Удивление и смутная вина овладели ею. Подумать только, по всему городу ищет этот голосок, такой жалобный, грустный, одинокий, а он живет над ее квартирой...
Ты распластал меня на холсте, и волосы мои превратились в травы, руки в деревья. Ты расчленил, разъял меня на части, и где-то среди банок гуаши, акварелей, эскизов, кисточек, тюбиков масляной краски затерялось главное моя свеча.
Ты любишь мои руки, глаза, губы, но так странно, что даже ночью, когда и светлячок выглядит лампой, тебе не видно моей свечи. А она мерцает сквозь сорочку, одеяло, пытаясь высветить всего тебя. Ты же, прикасаясь ко мне, ворчишь: "Какие холодные пальцы-лягушата! И когда согреешься?"
С минуты на минуту должны были прийти подруги. Но она так устала, что решила прилечь и немного отдохнуть. Лишь коснулась головой диванной подушки, как ее подхватила, понесла метель.
За ней мчался отряд мотоциклистов, шестнадцатилетних мальчишек. Впереди -
– Вот здесь, - сказала она.
Из дому вышла Феодосия с трехпалым псом.
– Ай, хороши ребята!
– улыбнулась бабка, осмотрев мотоциклетный отряд.
– От таких ни один браконьер-разбойник не уйдет.
Феодосия трижды свистнула, и хромой пес превратился в златогривого коня, а на плечах ее запестрел плащ в алых маках.
– За мной, в Большой каньон!
– гаркнула бабка, и отряд помчался за скакуном.
А она поехала домой, где ее ждали подруги. И от того, что дома у нее кто-то был, сердце ее согревалось.
По пути заглянула в окно Орфея. Нарядный, в белой гипюровой сорочке, он сидел за пианино, а с дивана на него влюбленно смотрели ребятишки и жена. Музыка и покой поселились в этой семье, и она радостная поехала дальше. Нужно было навестить Лимонникова. Отыскала его с трудом. Он жил теперь в другом доме, подарив одну комнату Ларе с ребенком. Лицо Лимонникова было чистым и розовым, а рост увеличен на двадцать сантиметров.
Домой, скорей, пока не пробило двенадцать. Они вышли встречать ее. Но почему смотрят такими глазами? И зачем пришел Сашенька?
– Что-нибудь случилось?
– екнуло сердце.
– С Мишуком? Валериком?
– Вот уж и испугалась. Все в порядке, - подхватила ее под руку Смурая.
– С этим мотоциклом и забыла о своем юбилее.
– Нет, правда?
– не поверила она, все еще чувствуя противное еканье в груди.
– Невера, - улыбнулся Сашенька.
– Поздравляю.
– И протянул ей букетик фиалок.
Они вошли в подъезд.
– А тебе идет этот наряд, - усмехнулся он, осматривая ее спортивный костюм, шлем, и неожиданно осекся. Лицо его побледнело.
– Что с тобой?
– всполошилась она.
– Ты?.. Это ты?
– с трудом проговорил он.
Она непонимающе оглянулась на подруг, и увидела, что они тоже изменились в лице.
– Аня, - пролепетала Смурая.
– Иди и загляни в зеркало.
Пожав плечами, она поднялась к себе, подошла к овальному зеркалу. Рассмеялась.
– Ну его, оно сегодня шутит веселее, чем всегда.
– Подошла к другому, прямоугольному.
– Я же говорила этой девчонке, меня здорово разукрасил морозец. И впрямь девушка.
Сняла шлем, стряхнула снег с бровей, щек. Опять посмотрела в зеркало, и глаза ее округлились; оттуда глядела двадцатилетняя Аннушка Зорина.
– Что за бес...
Зазвонил телефон. Она сняла трубку.
– С Новым годом, - сказал голос Аленушкина.
– С Новым годом, - ответила она.
– Что новенького?