Феодальное общество
Шрифт:
Общественное мнение тех времен руководствовалось живым ощущением своеобразной взаимообратимости семейного организма: услуги, оказанные отцом, давали потомкам право требовать вознаграждения. И это право в обществе, практически лишенном как письменности, так и организованной юриспруденции, воспринималось как законное. Нашло оно отзвук и во французской эпической поэзии. Хотя нарисованная поэтами картина, безусловно, нуждается в коррекции. По традиции поэты описывают только особ королевской крови, а значит, и проблемы касаются только больших королевских феодов. К тому же, выводя на сцену первых Каролингских императоров, поэты изображают их, правда, не без оснований, куда более могущественными, чем короли XI или XII веков. Каролингские императоры настолько сильны, что могут свободно распоряжаться всеми «почестями» королевства, даже в ущерб прямым наследникам. Капстинги на такое уже не были способны. Свидетельство поэтов в этом случае ценно лишь как более или менее верная реконструкция давно ушедшего прошлого. Но оценка подобной практики, которая, без сомнения, распространялась на все виды феодов, у поэтов резко отрицательна, причем они не упрекают господина в противозаконных действия, они осуждают его с точки зрения морали. За подобные действия мстит само небо, они влекут за собой множество катастроф. Что, как не двойное ограбление господином своего вассала, породило неслыханные беды, о которых повествует эпическая поэма о Рауле из Камбре? Хороший господин всегда держит в памяти поучение, вложенное
Но много ли было хороших господ или тех, кто вынужден был быть хорошим? Написать историю наследования значит изучить век за веком статистику унаследованных и не унаследованных феодов, но это, учитывая состояние документации, нереально. Решение в каждом отдельном случае долго зависело от множества привходящих факторов, а главное, от того, на чьей стороне была сила. Более слабые и плохо управляемые церкви чаще всего сдавались под натиском своих вассалов уже с начала X века. Зато в отношении наследования крупных светских владений мы видим большие колебания вплоть до середины следующего века. Мы можем проследить историю феода Сен-Сатурнен в Анжу, находившегося под властью графов Фулька Черного и Жоффруа Мартелла (987-1060) (186). Графы отбирали его при малейшем проявлении неверности, а проще сказать, при отъезде вассала в соседнюю провинцию, что могло послужить препятствием для несения службы. В действиях графов нет и намека на уважение семейных прав. Среди пяти держателей этого феода, сменившихся за шесть десятков лет, только двое - похоже, это были два брата, - связаны кровными узами. Но и между братьями затесался чужак. Оба эти рыцаря были сочтены достойными сохранять Сен-Сатурнен пожизненно, но после их смерти земля не отходила к их детям. Впрочем, ничто не указывает на то, что у них были сыновья. Но если предположить, что ни один, ни другой не оставили мужского потомства, то тем красноречивее выглядит молчание на этот счет в очень подробной записи, из которой мы и черпаем свои сведения. Запись эта была сделана с тем, чтобы обосновать права вандомских монахов, в чьи руки по смерти многих владельцев в конце концов попал этот феод, в ней последовательно перечисляются предыдущие владельцы, после чего его должно получить аббатство, так как, судя по всему, отказ в имуществе прямым потомкам прежнего держателя никому не кажется беззаконием.
Однако подобная точка зрения в это время отнюдь не норма, а скорее наоборот. Уже около тысячного года в том же Анжу возникают главные династии сеньоров-помещиков. Нет сомнения, что в Нормандии к 1066 году феод уже повсеместно считался наследственным, потому что именно с этим убеждением нормандцы и прибыли в Англию, и там это право практически никогда не оспаривалось. В X веке, в случае, если сеньор вдруг соглашался на наследственную передачу феода, он приказывал специально оговорить это согласие в акте пожалования. С середины XII века ситуация меняется на противоположную: теперь особо оговариваются те редкие, исключительные случаи, когда феод жалуют лишь в пожизненное владение. И во Франции, и в Англии в это время человек, произнося слово феод, имеет в виду наследственное владение; и если церковная община объявляет, что отказывается считать феодом службу своего чиновника, то это означает, в отличие от прошлых времен, что община не берет на себя обязательство пользоваться услугами сына так же, как пользовалась услугами отца. Уже начиная с эпохи Каролингов сеньор при передаче феода отдавал предпочтение наследнику умершего вассала, именно такой практике безусловно способствовало немалое количество «возвращенных феодов», являвшихся по существу наследственными владениями; при последних Каролингах и первых Капетингах почти повсюду была принята инвеститура сына после отца. На протяжении второго периода феодализма, когда в социуме формировалось и сформировалось юридическое мышление, предпочтение сделалось правом.
Развитие: имперский вариант
Конфликт между социальными силами, лежавшими в основе связанных с феодом изменении, явственнее всего обнаружился в северной Италии. Представим себе феодальную иерархию лангобардского королевства:'на вершине ее король, который начиная с 951 года с небольшими перерывами является одновременно и королем Германии, а с той поры, как был помазан папой, и императором; ступенькой ниже его главные сторонники, могущественные бароны церкви и бароны-военачальники; еще ниже толпа скромных вассалов этих баронов, являющихся также вассалами и короля, и поэтому обычно называемых «подвассалами». В начале XI века серьезное противостояние возникло между двумя последними слоями. Подвассалы стали требовать феоды в семейное владение; вассалы же настаивали на пожизненной аренде и непременном возвращении их. В 1035 частные столкновения превращаются в настоящую гражданскую войну. Объединенные клятвой, подвассалы Милана и его окрестностей нанесли армии баронов сокрушительный удар. Новость о волнении достигла короля-императора Конрада II в его далекой Германии и вынудила его приехать. Отказавшись от политики Оттонов, своих предшественников, которые всячески стояли за неотчуждаемость церковных земель, Конрад II принял сторону своих низших вассалов, а поскольку Италия продолжала оставаться «страной законов», и у нее, по словам короля, возник «законодательный голод», он издал 28 мая 1037 года ордонанс, который давал наследственные права его подвассалам. Король распорядился, чтобы все бенефиции, данные сеньорами светскими или церковными -епископами, настоятелями и настоятельницами, переходят в потомственное владение и наследуются сыновьями, внуками или братьями точно так же, как и расположенные на этом феоде подфеоды. В этом указе ничего не говорится об аллодах, добровольно превращенных в феоды. Конрад II издает этот закон скорее как король, чем как глава феодальной иерархии. Но таким образом привлекает на свою сторону огромное большинство малых и средних рыцарей-феодалов. И хотя в решении короля, безусловно, присутствовали и личные мотивы, в частности, враждебное отношение к Ариберу, архиепископу миланскому, главному противнику подвассалов, но смотрел он гораздо дальше, поднимаясь и над сиюминутными обстоятельствами, и над собственными пристрастиями. Крупные феодалы всегда опасны и подозрительны для монарха, поэтому король искал против них управы в союзе с их собственными воинами. Справедливость высказанного суждения подтверждается тем, что в Германии, где в распоряжении власти еще не было такого орудия, как общий для всех закон, Конрад постарался достичь той же цели другими средствами, изменив в нужную ему сторону полномочия королевского суда. Благодаря чему, по свидетельству своего капеллана, он «привлек к себе сердца всех рыцарей, которые перестали страдать из-за того, что бенефиции, полученные отцами, не достанутся их детям».
По правде говоря, вмешательство имперской монархии в формирование и утверждение права наследования говорит, в первую очередь, о том, что формирование это уже близилось к завершению. Разве мы не находим в той же Германии уже с начала XI века множество частных договоров, которые признают потомственное владение отдельным феодом? И если в 1069 году герцог Годфруа Лорренский чувствовал себя настолько вправе распоряжаться землями, данными им своим воинам за службу, что совершенно спокойно подарил их через какое-то время церкви, то впоследствии «ропот» оскорбленных верных был так громок, что наследник герцога предпочел вернуть земли рыцарям и отдал церкви другие (187). В привыкшей к законам Италии,
Почетные феоды находились в ведении императоров, и закон короля Конрада II на них не распространялся. Однако существовало общепринятое мнение о правах благородной крови, и оно играло свою главенствующую роль в вопросах наследования должностей. Начиная с IX века сюзерен лишь в исключительных случаях решался нарушить столь почтенную традицию. Но все же решался. Общественное мнение, эхо которого до нас доносят летописцы, осуждало такие решения, как произвол. Король мог пойти на такое ради того, чтобы вознаградить верного слугу, отстранить слишком юного сына или ненадежного человека. Однако обойденный наследник получал в возмещение почетную должность. Должность графа, например, переходила из рук в руки среди очень малого числа семейств и на практике оказалась наследственной гораздо раньше, нежели само графство, взятое как территория. Более высокие посты, такие, как управление герцогством или маркой, тоже долгое время зависели от прихоти верховного правителя. На протяжении X века герцогство Баварское дважды ускользало из рук наследника предыдущего правителя. Точно так же, как в 953 году марка Мисни, а в 1075 - марка Люзас. Средневековая Германия отличалась архаическими обычаями, и главные почетные феоды империи до конца XI века находились примерно в таком положении, в каком во Франции они находились при Карле Лысом.
В следующем веке все процессы ускоряются. Конрад II соглашается сделать титул графа наследственным. Его внук Генрих IV и правнук Генрих V сделают наследственными герцогства Каринтийское, Швабское и графство Голландское. В XII веке процесс пойдет дальше: права сеньора, будь он самим королем, будут уступать место семейным правам вассалов.
Что произошло с феодом с тех пор, как его стали передавать по наследству
Наследство переходит от отца к сыну, и сын каждый раз в семье один, - эта схема была бы весьма удобной точкой отсчета для нашего анализа. Но жизнь всегда сложнее схемы. С того дня, как общество признало наследование по праву родства, на поверхность выходят разнообразные внутрисемейные ситуации, порождающие немало проблем. Общий обзор тех решений, которые разные общества предлагали для устранения этих проблем, поможет нам понять, как с течением жизни преображался феод и вместе с ним вассальные отношения.
Сын, а за неимением такового внук рассматривались как естественные преемники, которые должны были взять на себя те обязанности отца или деда, которые они зачастую помогали исполнять им еще при их жизни. Зато родные и двоюродные братья отца служили где-то в других местах и другим сеньорам. Именно поэтому признание права наследования за родственниками по боковой линии означало бы, что пожалование окончательно превратилось в вотчину (188). Сопротивление этому превращению повсюду было очень активным, но в Германии особенно. В 1196 году, когда император Генрих VI добивался от своей знати согласия на наследование иного «имущества», а именно королевской короны, он обещал в качестве благодарности за столь щедрый дар официально признать наследственные права родственников по боковой линии. Закон этот так и не был принят. В результате в Германии на протяжении всего Средневековья, если не было особого на то разрешения, или в первоначальном договоре не было специально оговоренного условия, или не существовало установившегося обычая, который, например, определял в XIII веке наследование феодов, принадлежащих министериалам, немецкие сеньоры имели право передавать свои владения только по прямой линии. Зато в других местах - будет логично, если мы лишний раз подчеркнем отличие, - феод мог перемещаться по всем линиям родства среди потомства того предка, который первым получил его во владение. Но не мог уходить за пределы этих родственных связей. Таково, например, было решение, принятое лан-гобардским правом. В XII веке и во Франции, и в Англии под влиянием этого права появились новые статьи в уложениях, касающихся вновь созданных феодов. Но эти новые статьи шли вразрез с привычными, общепринятыми. В королевствах Западной Европы стремление превратить феод в вотчину было настолько сильным, что ради него владельцы готовы были отдавать землю в пользу любых своих родственников. Единственное очень долго сохранявшееся ограничение - в Англии оно так и не было отменено, - которое напоминало о том, что феодальное право в период своего формирования было озабочено передачей обязанности военной службы, а не имущества, состояло в запрете наследовать отцу после собственного сына: действительно, было бы противоестественно, если бы обязанность воевать от молодого переходила к старику.
Столь же противоречащим специфике феода была передача его по наследству по женской линии. Дело было не в том, что в Средние века женщинам отказывали в праве управления. Напротив, никого не смущало, если благородная дама председательствовала на суде вместо своего отсутствующего супруга. Но женщины не носили оружия. Характерно, что в Нормандии в XII веке обычай уже утвердил за женщинами право наследования, но его отменил Ричард Львиное Сердце, как только возникла его нескончаемая война с Капетингом.
По сути дела, все юридические доктрины, наиболее ревностно стремящиеся сохранить первоначальный характер феода - в Лангобард-ском королевстве, в латинской Сирии, при королевском дворе в Германии, - продолжали отказывать наследнице в том, в чем не отказывали наследнику. Обещание Генриха VI своим самым крупным магнатам упразднить запрет, ограничивающий права их дочерей и родственников по боковой линии, говорит о том, что этот запрет в Германии продолжал действовать. Но вместе с тем это обещание свидетельствует и о том, чего хотели могущественные бароны: милость, которую предложил в качестве приманки Штауфен, основатели Латинской империи в Константинополе будут требовать от своего будущего суверена чуть позже. Надо сказать и другое: если в теоретической юриспруденции существовал подобный запрет, то в юридической практике очень рано стали делаться многочисленные исключения. Во-первых, сеньор чувствовал себя вправе пренебречь существующим запретом, во-вторых, запрет мог быть снят в угоду тем или иным местным обычаям, в-третьих, он мог быть отменен по специальному соглашению, оформленному особым актом, как это было в случае с герцогством Австрийским в 1156 году. Во Франции и Англии, где управляли нормандцы, задолго до этой даты уже признавали за дочерьми в случае отсутствия сыновей, и просто за родственниками в случае отсутствия прямой родни, такие же нрава на феод, как и на остальное имущество. Дело было в том, что очень скоро возникло весьма важное понимание: если женщина не может носить оружия, то его может носить ее муж. Любопытно, что все самые ранние случаи пренебрежения сущностью феода, когда его передавали дочери или зятю, относились к крупным французским князьям, которые первыми отвоевали и право наследственности на феод, а значит, и возможность не воздавать за него личной службой. Робертин Оттон, зять «верховного графа Бургундии», был обязан своему брачному союзу получением в 956 году тех графств, которые в дальнейшем послужили основой его герцогства. Наследственные права для потомков по женской линии были признаны примерно одновременно с наследственными правами самих женщин, открывая возможность для крупных и мелких родов заниматься брачной политикой.