Ференц Лист
Шрифт:
Мы уже говорили, что главной задачей своего творчества Лист видел создание синтетического искусства: «обновление музыки путем ее внутренней связи с поэзией» и еще глубже — с живописью, скульптурой, философией. Его понимание «программной музыки» объяснил Я. И. Мильштейн:
«По мнению Листа, программная музыка прежде всего предполагает наличие „объявленной программы“ или, как он еще говорит, „изложенного общедоступным языком предисловия“ к сочинению. С помощью такого словесного предуведомления композитор а) разъясняет слушателю содержание музыки, обращая его внимание „не только на музыкальную ткань, но равным образом и на идеи, выраженные ее очертаниями и последовательностями“, б) дополняет это содержание поэтическим отображением тех сторон действительности, которые сравнительно менее доступны музыке, в) направляет внимание публики по определенному руслу, стремясь „предохранить своих
При этом необходимо отметить, что Лист и другой идеолог программной музыки — Берлиоз понимали ее задачи несколько по-разному, несмотря на то, что оба считали симфонии Бетховена «мощными корнями» собственного творчества. Берлиоз стремился отображать внутренние переживания конкретных героев. Для Листа сюжет являлся лишь вспомогательным инструментом, с помощью которого он раскрывал философские обобщающие идеи. Если бы они обратились к одному и тому же сюжету, то первый живописал бы деяния и порывы души героя, а второй — глобальные общечеловеческие проблемы.
Листа напрасно обвиняли в том, что идею программности он заимствовал у Берлиоза. Как мы помним, Лист пришел к ней еще в 1830 году. Более того, он сам отмечал, что программная музыка «в такой же малой степени является изобретением Берлиоза, как, скажем, Бетховена, и в такой же малой степени Бетховена, как, скажем, Гайдна, ибо мы встречаем ее еще до эпохи последнего»[358].
И с этим нельзя не согласиться. Конечно, инструментальные произведения, имеющие прозаическую или стихотворную программу, то есть некий литературный сюжет, появились задолго до XIX века. Даже в названии сочинения, указывающем на какое-либо событие (например, «Каприччо на отъезд возлюбленного брата» И. С. Баха) или явление природы («Времена года» А. Вивальди), уже скрыта некая программность. Но постепенно понятие программной музыки всё больше связывалось напрямую с литературой и изобразительным искусством, чему послужила идея синтеза искусств, к которому так стремились композиторы-романтики во времена Листа. Высшим воплощением синтеза музыкального, поэтического, изобразительного и пластического искусств стали музыкальные драмы Рихарда Вагнера. Но он был не первым и не последним на пути поиска универсала. Задолго до него к этим идеям пришел (правда, на другой идейно-эстетической базе) другой оперный реформатор — Кристоф Виллибальд Глюк (1714–1787). Вообще программная музыка — квинтэссенция музыкального романтизма, не скованного никакими временными рамками. Шуман иллюстрировал музыкой свои статьи и новеллы, Берлиоз писал развернутые пояснительные тексты к своим чисто инструментальным произведениям. Впоследствии идея синтеза искусств привела к цветомузыке в неистовых симфонических поэмах Александра Николаевича Скрябина.
Можно сказать, что начало работы над симфонической поэмой «Что слышно на горе» открывало новую эру в композиторском творчестве Листа, а знакомство с Каролиной Витгенштейн — новую эру в его биографии. Кстати, характерно, что двенадцать из тринадцати симфонических поэм Листа посвящены именно княгине Витгенштейн.
Каролина, одна из немногих, изначально поддерживала решение Листа завершить карьеру виртуоза. Этого шага с нетерпением ждали в Веймаре. 27 (15) октября 1847 года, уже находясь в Воронинцах, Лист сообщил великому герцогу Карлу Александру: «Елисаветград является для меня также последним этапом концертной жизни, которую я вел весь этот год. Отныне я рассчитываю лучше использовать свое время и в ожидании отдыхаю, чтобы быстро двинуться вперед»[359].
Лист шел к этому решению осознанно и последовательно. С одной стороны, он стремился отдаться композиторскому творчеству, полноценно невозможному в условиях бесконечных переездов и интенсивной концертной деятельности. С другой стороны — он уже давно переживал творческий кризис, был неудовлетворен результатами своей исполнительской деятельности, видел, что перевоспитать публику с концертной эстрады не удается. Возможно, с этим справится театр?
Но и недооценивать «годы странствий» Листа тоже не стоит. «Именно в этот период, — отмечает Я. И. Мильштейн, — сформировались основные принципы его творчества… Именно в этот период началось его „национальное обучение“, которое привело к созданию бессмертной „патриотической антологии“ — „Венгерских национальных мелодий“ и „Венгерских рапсодий“. Именно в этот период был произведен переворот в фортепьянном искусстве, открывший миру новую эру пианизма. Годы странствий дали Листу множество новых, ярких и сильных впечатлений; они принесли ему огромный запас творческих мыслей и образов… Это — важнейший этап в творческой жизни Листа, во многом предопределивший всё дальнейшее развитие его искусства»[360].
В ожидании счастливых перемен влюбленные Ференц и Каролина провели конец года в тишине уютной усадьбы. Каролина твердо решила, что уедет за Листом в Веймар. Им казалось, что впереди ждет целая жизнь, полная любви.
Акт третий
ЖИЗНЬ РАДИ ДРУЖБЫ (1848 год — август 1861 года)
Некоторые из моих старых друзей отнеслись к моим музыкальным творениям отчужденно, с боязнью и недоброжелательностью. Я ни в коей мере не ставлю им это в упрек и не могу им отплатить тем же, так как постоянно испытываю искренний и глубокий интерес к их произведениям.
Ф. Лист. Письмо Р. Вагнеру
1848 год Лист встретил в Воронинцах в самом радужном настроении. Наконец-то после многих месяцев гастрольной гонки он чувствовал творческий подъем. А долгие вечерние беседы с Каролиной об искусстве, философии и религии лишний раз убеждали, что эта женщина создана для него, что их соединяет не только любовь, но и взаимопонимание. Каролина, во многом полная противоположность Мари д’Агу, готова была пожертвовать ради Листа своей родиной, положением и благополучием. Выше любви для нее стоял только Бог, и Лист, как никто другой, мог это понять и оценить.
Главное, Каролина полностью одобряла — в отличие, например, от Беллони — желание Листа отказаться от концертной деятельности. Она твердо решила отправиться вместе с ним в Веймар. После развода с князем Николаем Петровичем — влюбленные были уверены в помощи в этом деле великой герцогини Марии Павловны — Каролина жаждала обвенчаться с Листом и начать жизнь заново. Олицетворением всех этих надежд стала золотая дирижерская палочка, которую она подарила Листу со словами: «Лучше, если вы будете дирижировать, чем играть на рояле».
Опробовать подарок пришлось уже очень скоро. К началу февраля Лист был обязан вернуться в Веймар. 2-го числа, в день рождения великого герцога Карла Фридриха, он выступил в качестве дирижера; очередной придворный концерт состоялся 6 февраля. 16 февраля, в день рождения великой герцогини Марии Павловны, Лист встал за дирижерский пульт веймарского придворного театра. Под его управлением была дана опера «Марта»[361]. Одной из первых реформаторских мер, принятых Листом на посту придворного капельмейстера, было решение ежегодно в день рождения его благодетельницы ставить в Веймаре новую оперу немецкого композитора.
В начале «веймарского периода» творчества Лист напрямую столкнулся с трудностями, которые ему предстояло преодолевать на пути восстановления былой культурной славы города Шиллера и Гёте. Профессиональный уровень оркестрантов и певцов театра, мягко говоря, оставлял желать лучшего. Но даже этих скудных исполнительских сил катастрофически не хватало. Принять меры, перечисленные в письме капельмейстера великого герцога своему покровителю, оказалось не так-то просто, в первую очередь потому, что у Веймарского двора попросту не было на это средств. Увы, Веймар на деле оказался небольшим провинциальным городком, жившим воспоминаниями о своем славном прошлом да несбыточными мечтами о не менее славном будущем. Только такие романтики-энтузиасты, как Лист и его единомышленник, интендант веймарского придворного театра Фердинанд фон Цигезар[362], могли, забыв собственные интересы, отдавать все силы безнадежной борьбе за торжество искусства в маленьком немецком герцогстве.