Ферма трупов
Шрифт:
Поставив на плиту кастрюлю, я взялась за зуппа ди альо фреско — суп со свежим чесноком, который много лет служил на холмистых равнинах Брисигеллы пищей для детей и стариков. Этот суп да еще равиоли с тыквой и каштанами сейчас были именно тем, что нужно. В гостиной пылал огонь, воздух наполнился чудесными ароматами, и настроение у меня сразу улучшилось. Правду сказать, если я долго не готовила, дом становился каким-то нежилым, заброшенным. Мне даже казалось, что он начинал грустить.
Под угрожающе
Сейчас, уже под вечер, я стояла в терминале, пытаясь угадать знакомые черты в лицах пассажиров, сходивших с трапа самолета. Дороти я узнала только по форме носа и ямочке на подбородке — их достаточно сложно изменить. Она перекрасила волосы в черный цвет и уложила их так, что они покрывали голову словно шлемом. Глаза скрывались за огромными очками, а на шее свободно висел ярко-красный шарфик. Ноги обтягивали модные бриджи и высокие ботинки на шнуровке. Она подошла и чмокнула меня в щеку.
— Кей, как я рада тебя видеть. Что-то ты какая-то усталая…
— Как мама?
— Ну, ее суставы, ты же знаешь. На чем ты приехала?
— Взяла машину в прокате.
— Да уж, я еще сразу подумала, как ты теперь без своего «мерседеса». Я просто не представляю себя без своего.
У самой Дороти был «Мерседес-190Е», который она заполучила, когда встречалась с одним полицейским в Майами. Автомобиль, конфискованный у наркоторговца, за бесценок продавали с аукциона. На темно-синем кузове со спойлерами красовался выполненный на заказ рисунок.
— У тебя есть с собой багаж? — спросила я.
— Только ручная кладь. С какой же скоростью она неслась?
— Люси ничего не помнит.
— Ты не представляешь, что со мной было, когда раздался твой звонок. Боже! У меня просто сердце остановилось.
Пошел дождь, а зонт я прихватить не догадалась.
— Такое нельзя понять, пока не ощутишь сама. Вот этот миг — страшный, ужасающий миг, когда еще не знаешь, что произошло, но чувствуешь, что с тем, кого любишь, случилась беда. Надеюсь, ты недалеко припарковалась. Может быть, мне лучше подождать здесь?
— Мне придется выехать со стоянки, заплатить и сделать крюк, чтобы вернуться за тобой, — предупредила я. Машина была совсем близко — я видела ее отсюда. — Пройдет десять — пятнадцать минут.
— Ничего-ничего, обо мне не волнуйся. Я побуду внутри и выйду, как только ты подъедешь. Мне еще надо наведаться в дамскую комнату. Как, наверное, удобно, когда о некоторых вещах уже не нужно беспокоиться.
В дороге она вновь вернулась
— Ты принимаешь гормоны?
— Для чего?
Дождь разошелся, крупные капли барабанили по крыше, словно там металась стая каких-то мелких зверьков.
— Из-за возрастных сдвигов.
Дороти достала из сумки полиэтиленовый пакет и захрустела имбирным печеньем.
— Каких сдвигов, о чем ты?
— Ну, ты знаешь — приливы, перепады настроения. У одной моей знакомой началось, едва ей сравнялось сорок. А ведь так важно всегда оставаться бодрой и жизнерадостной.
Я включила радио.
— Еда в самолете была просто ужасной, а ты знаешь, как я себя чувствую, если не перекушу. — Она съела второе. — Всего двадцать пять калорий, и я позволяю себе не больше восьми штучек вдень. Надо будет остановиться и купить еще. И конечно, яблок. Тебе так повезло, что у тебя нет проблем с весом. Впрочем, думаю, занимайся я твоей работой, я бы тоже не страдала излишним аппетитом.
— Дороти, нам надо поговорить насчет клиники в Род-Айленде.
Она вздохнула.
— Я так переживаю за Люси.
— Курс рассчитан на четыре недели.
— Даже не знаю, смогу ли я смириться с мыслью о том, что девочка просидит там столько времени одна, взаперти. — Она забросила в рот очередное печенье.
— Боюсь, придется, Дороти. Положение очень серьезное.
— Вряд ли она согласится. Ты же знаешь, какой она бывает упрямой. — Она на минуту умокла, размышляя. — Что ж, наверное, и правда стоит попробовать. — Она снова вздохнула. — Может, они там и кое-что другое исправят.
— Что еще они должны исправить, Дороти?
— Кей, я просто не знаю, что делать. Не могу понять, как с ней такое случилось. — Она ударилась в слезы. — Ты не представляешь, какой ужас, когда твой ребенок становится… таким. Как будто что-то однажды пошло не так. И уж конечно, дело здесь не в семье. В чем, в чем, а в этом меня точно винить нельзя.
Я выключила радио и взглянула на нее.
— Да о чем ты? — В который раз я поразилась, насколько же она мне неприятна. Просто не верилось, что мы с ней сестры, — я не видела между нами ничего общего, кроме того, что у нас одна мать и когда-то мы жили в одном доме.
— Можно подумать, ты ни о чем не догадываешься. Или, по-твоему, в этом нет ничего особенного? — Она все больше выходила из себя, эмоции зашкаливали, и напряжение между нами росло как снежный ком. — Не стану тебя обманывать, я задумывалась, уж не ты ли так на нее повлияла… Нет, я тебя не сужу, конечно, и в твою личную жизнь не лезу, и вообще ты не можешь быть за все в ответе. — Она громко высморкалась, из глаз у нее, в такт ливню за окном, обильно текли слезы. — Господи, до чего же трудно говорить о таких вещах!