Фиалки по средам
Шрифт:
— Да, мадемуазель… В третий раз.
— А каков он из себя, этот студент?
— Он славный мальчик, очень славный… Пожалуй, немного худощав, щёки у него впалые и глаза печальные, небольшие чёрные усики и лорнет… Лорнет и сабля на боку — это, конечно, смешно… Право, мадемуазель, юноша, видимо, влюблён не на шутку… Всякий раз он протягивает мне свои фиалки со словами: «Для мадемуазель Женни Сорбье» — и заливается краской…
— Отчего он всегда приходит по средам?
— А вы разве не знаете, мадемуазель? В среду у студентов Политехнической школы нет занятий. В этот день они заполняют весь партер и галёрку… Каждый приводит
— И у моего есть барышня?
— Да, мадемуазель, да только это его сестра… Они так похожи друг на друга, просто диву даёшься…
— Бедный мальчик! Будь у меня сердце, Бернар, я бы попросила вас хоть разочек пропустить его за кулисы, чтобы он мог сам вручить мне свои фиалки.
— Не советую, мадемуазель, никак не советую… Пока этих театральных воздыхателей почти не замечают, они не опасны. Они восхищаются актрисами издали, и это вполне их удовлетворяет… Но стоит показать им малейший знак внимания, как они сразу начнут докучать вам, и это становится ужасным… Протянешь им мизинец, они ладонь захватят… Протянешь ладонь — руку захватят. Смейтесь, смейтесь, мадемуазель, да только я-то знаю, как это бывает. Двадцать лет служу в этом театре! Уж сколько влюблённых барышень я повидал на своём веку в этой каморке… И свихнувшихся молодых людей… И стариков… Я всегда принимал цветы и записки, но никогда не пропускал никого из них наверх. Чего нельзя, того нельзя!
— Вы правы, Бернар. Что ж, будем холодны, осмотрительны и жестоки!
— Какая тут жестокость, мадемуазель, просто здравый смысл…
Прошли недели. Каждую среду Женни получала свой букетик фиалок за два су. Весь театр прослышал об этом. Однажды одна из актрис сказала Женни:
— Видела я твоего студента… Он очарователен, такая романтическая внешность… Прямо создан, чтобы играть в «Подсвечнике» или «Любовью не шутят».
— Откуда ты знаешь, что это мой студент?
— Я случайно заглянула к швейцару в ту самую минуту, когда он принёс цветы и робко попросил: «Пожалуйста, передайте мадемуазель Женни Сорбье…» Это была трогательная картина. Видно, юноша умён и не хотел казаться смешным, но всё же он не мог скрыть волнения… Я даже на минуту пожалела, что он не мне носит фиалки, уж я отблагодарила бы его и утешила… Заметь, он ничего не просил, даже не добивался разрешения увидеть тебя… Но будь я на твоём месте…
— Ты бы приняла его?
— Конечно, и уделила бы ему несколько минут. Ведь он так давно ходит сюда. К тому же и каникулы подоспели. Ты уедешь, так что нечего опасаться, что он начнёт тебе досаждать…
— Ты права, — сказала Женни. — Сущее безумие пренебрегать поклонниками, когда они молоды и им нет числа, а потом гоняться за ними спустя тридцать лет, когда их останется совсем немного и все они обзаведутся лысиной…
Выходя в этот вечер из театра, она сказала швейцару:
— Бернар, в среду, когда студент опять принесёт фиалки, скажите ему, чтобы он сам вручил их мне после третьего акта… Я играю в «Мизантропе». По роли я переодеваюсь всего один раз. Я поднимусь в свою уборную и там приму его… Нет, лучше я подожду его в коридоре, у лестницы или, может быть, в фойе.
— Хорошо. Вы не боитесь, мадемуазель, что…
— Чего мне бояться? Через десять дней я уеду на гастроли, а этот мальчик прикован к своей Политехнической школе.
— Хорошо, мадемуазель… А всё же, на мой взгляд… В следующую среду Женни играла Селимену с особым блеском, вся во власти горячего
— Никто меня не спрашивал?
— Нет, мадемуазель.
— Сегодня среда, а фиалок моих нет как нет. Может быть, Бернар забыл передать их… Или тут какое-нибудь недоразумение?
— Недоразумение, мадемуазель? Какое недоразумение? Если угодно, я схожу к швейцару?
— Да, пожалуйста… Впрочем, нет, не стоит. Я сама расспрошу Бернара, когда пойду домой.
Она посмеялась над собой: «Странные мы создания, — подумала она, — в течение шести месяцев я едва замечала робкую преданность этого юноши. И вдруг сейчас только потому, что мне недостаёт этих знаков внимания, которыми я всегда пренебрегала, я волнуюсь, словно жду любовника… “Ах, Селимена, как сильно пожалеешь ты об Альцесте, когда он покинет тебя, охваченный нестерпимым горем!”»
После спектакля она заглянула к швейцару.
— Ну как, Бернар, где мой поклонник? Вы не прислали его ко мне?
— Мадемуазель, как назло, сегодня он не приходил… В первый раз за полгода он не явился в театр — именно в тот самый день, когда мадемуазель согласилась его принять.
— Странно. Может быть, кто-нибудь предупредил его и он испугался?
— Нет, мадемуазель, что вы… Никто и не знал об этом, кроме вас и меня… Вы никому не сказали? Нет? Ну и я тоже молчал… Я даже жене ничего не говорил…
— Так как же вы всё это объясните?
— А никак не объясню, мадемуазель… Может быть, случайно так совпало. А может быть, ему наскучило всё это… Может быть, он захворал… Поглядим в следующую среду…
Но и в следующую среду опять не было ни студента, ни фиалок.
— Что же теперь делать, Бернар?.. Как выдумаете, может быть, приятели его помогут нам разыскать юношу? А, может быть, обратиться к директору Политехнической школы?
— Но как мы это сделаем, мадемуазель? Мы ведь даже не знаем его имени.
— И то правда, Бернар. Как всё это грустно! Не везёт мне, Бернар.
— Полно, мадемуазель. Вы с таким блеском провели этот сезон. Скоро вы уедете на гастроли, где вас ждут новые успехи… Разве не грех говорить, будто вам не везёт!
— Вы правы, Бернар! Я просто неблагодарное существо… Да только уж очень я привыкла к своим фиалкам.
На следующий день Женни покинула Париж. Анри Сталь сопровождал её в этой поездке. В какой бы гостинице ни остановилась Женни, её комната всегда утопала в розах. Когда она возвратилась в Париж, она уже позабыла о романтическом студенте.
Спустя год она получила письмо от некоего полковника Женеврьер, который просил принять его по личному делу. Письмо было написано, очень корректно, с большим достоинством, и не было никакой причины отказывать в свидании. Женни предложила полковнику навестить её в один из субботних вечеров. Он пришёл, одетый в чёрное штатское платье. Женни встретила его с той очаровательной непосредственностью, которой её наделила природа и научила сцена. Но во всём её поведении, естественно, проскальзывал немой вопрос: что нужно от неё этому незнакомцу? Она терпеливо ждала объяснений.