Филипп Стил
Шрифт:
Он протянул руку, заскорузлую, мозолистую, покрытую шрамами, и Филипп, издав какой-то странный горловой звук, крепко стиснул ее.
— Я буду честен с вами, Виль, — крикнул он. — Клянусь, что я буду честен при этих условиях, если мы найдем пищу и останемся в живых, мы будем драться один на один, и лучший из нас победит. Но сегодня я уже ел, а вы умираете от голода. Ешьте поскорей, потом покурим. К счастью, моя трубка и табак уцелели.
Де-Бар принялся есть, а Филипп курил трубку. Как ни мизерна была пища, но она вдохнула в Де-Бара новую жизнь. Он стал ловко собирать хворост, пока Филипп подставлял свое лицо ласке огня, а оттаивающая одежда дымилась над костром.
— Хорошая
— У нас еще есть надежда, — вставил Филипп.
— Надежда, — воскликнул Де-Бар, — больше, чем надежда, голубчик, уверенность, уверенность в том, что конец близок. Видите ли, Стил… — Он сел на сани рядом с Филиппом и заговорил таким тоном, словно они были знакомы много лет. — Я жду конца, и поэтому-то я так весел и спокоен… Я вам кое-что расскажу, если вы ничего не имеете против.
— Говорите, я слушаю, — сказал Филипп и придвинулся ближе.
Теперь их плечи соприкасались.
— Это конец, — говорил Де-Бар очень тихо. — Если мы выберемся отсюда и будем драться, вы победите, потому что я буду мертв, Филь. Вы понимаете, когда бой кончится и вы победите, я буду мертв. Это один шанс.
— Если победите вы, Виль?
— Это будет другой исход, — сказал он мягко. Потом указал на собаку. — Я вам говорил, этот пес — второе по счету близкое мне существо на земле. Первый мой друг девушка. Она жила там, у меня на родине… много лет назад… как это случилось. Теперь ей тридцать лет. С тех пор, как мы были детьми, она свято верила в меня все время… и писала мне ежемесячно, в течение десяти лет… только ее письма и поддерживали во мне жизнь, и в каждом письме — чтобы я позволил ей приехать ко мне, где бы я ни находился. Но, кажется, дьявол еще не совсем поквитался со мной. Я до сих пор не мог либо не хотел этого сделать. Только теперь я согласился, и мы договорились о встрече. Сейчас она как раз находится на пути в Южную Америку. Там мои братья, и если я справлюсь с вами, я по еду туда же к ней. И это будет другой исход, Филь, и поэтому-то я так весел. Так или иначе, все скоро кончится. Он склонил взлохмаченную голову на руки в теплых рукавицах, и на несколько минут воцарилось молчание.
Филипп нарушил его первым.
— Почему вы не убьете меня сейчас же… вот тут… на месте, пока я сижу подле вас? Совершенно беспомощный, — произнес он почти шепотом, — ведь вот у вас нож на поясе.
Де-Бар медленно поднял голову и с удивлением поглядел на него.
— Я не убийца, — сказал он.
— Но ведь вы же убивали, — настаивал Филипп.
— Троих, не считая тех, которых мы повесили, — спокойно промолвил Де-Бар. — Одного на Оленьей фактории, когда я пытался спасти Джона, а двух других тут. Они, как и вы, охотились за мной, и я убил их в открытом бою. Было ли это убийством? Неужели я должен был стоять, сложив руки, и ждать, чтобы меня застрелили, как животное, только потому, что это во имя закона? Как бы поступили вы?
Он встал, не дожидаясь ответа, и занялся одеждой Филиппа, развешенной вокруг костра.
— Высохла, — сказал он. — Наденьте-ка, и мы двинемся.
Филипп оделся и посмотрел на свой компас.
— Дальше на север? — спросил он. — Чиппеуей на юго-западе.
— На север, — сказал Де-Бар. — Я знаю одного метиса, он живет на Красном Дикобразе, который вливается в Невольничье озеро. Если мы найдем его, у нас будет пища… Если же нет…
Он усмехнулся.
— Мы не будем драться, — закончил Филипп его мысль.
— Да, мы не будем драться, мы завернемся в одно одеяло и умрем, а Вонга будет греть нам спины до последней минуты. А, Вонга? Ты это сделаешь?
Он повернулся к собаке, и та медленно поднялась и дала себя запрячь в сани.
Они двинулись дальше в сгущающихся сумерках. Перед ними громоздились снежные горы, а небо над их головой и весь горизонт были затянуты белой пеленой, неосязаемой и бесплотной, но тем не менее вставшей перед их глазами, подобно стене. И окутанный этой пеленой Де-Бар запел голосом, в котором звучала вся мощь Севера, дикую песню, полуиндейскую, полуфранцузскую песню, песню, которую пели лесорубы, возвращаясь домой.
Так они шли час за часом, пока ночь не пришла на смену сумеркам, а потом сменилась белесым рассветом. Они шли все на север, к Красному Дикобразу, отвоевывая каждую милю пути у безжалостного арктического ветра. И когда они достигли замерзшей полоски, которая была Красным Дикобразом, Де-Бар поднял обе руки к свинцовому небу и голосом, в котором трепетало глубокое волнение, сказал:
— Благодарение судьбе, ибо это конец.
Он побежал, и за ним рысью побежала собака. Филипп тоже ускорил шаг. Он спрашивал себя, уже не первый раз за сутки, не сошел ли Де-Бар с ума. Пройдя пятьсот ярдов по руслу реки, Де-Бар остановился, вгляделся в окутанный сумраком берег, повернулся к Филиппу и заговорил глубоким, дрожащим голосом:
— Смотрите, смотрите туда. Я нашел ее, Филипп Стил. Что это значит? Я прошел более семидесяти миль по горам, и я нашел ее, хижину Пьера Торо. Стил, из десяти тысяч раз это могло мне удаться однажды. — Он схватил Филиппа за руку, и его голос зазвенел торжеством. — Говорю вам — это значит, что бог… или как это у вас называется… со мной…
— С нами, — сказал Филипп.
— Со мной, — повторил Де-Бар с таким жаром, что Филипп невольно воззрился на него. — Это почти чудо, это — знамение. Это значит, что я буду победителем. — Его пальцы еще сильнее стиснули руку Филиппа, и он заговорил мягче: — Филь, я полюбил вас, и если вы любите звезды, ветер, если вы любите жизнь и боитесь смерти, возьмите тут пищи и идите обратно. Я говорю вам это, Филь, потому что если вы останетесь и будете драться со мной, то может быть только один исход. Я убью вас.
Глава XII. БОРЬБА И СТРАННЫЙ ГОСТЬ
Кровь закипела в жилах Филиппа при этих словах. Он громко рассмеялся и сбросил руку «аутлоу» со своего плеча.
— Я не боюсь смерти, — крикнул он гневно. — Не считайте меня ребенком, Вильям Де-Бар. С каких пор вы стали верить в знамения?
Он тотчас же пожалел о своей резкости, ибо в тоне, которым ему ответил Де-Бар, не было ни гнева, ни обиды.
— Я убил троих, Филь, и я участвовал в повешении еще троих, но я верю в мировую справедливость, несмотря на все законы, фабрикуемые в Оттаве.
Хижина маячила под сенью сосны темным пятном. Добравшись до нее, они увидели, что окна и дверь занесены снегом.
— Пьер ушел, — пробормотал Де-Бар, разгребая снег. — Он ушел на Новый год в форт Смит и с тех пор не возвращался.
На двери не было ни замка, ни засова, и они вошли внутрь. Было так темно, что они не могли ничего разглядеть, и Де-Бар чиркнул спичкой. На столе стояла жестяная керосиновая лампа, он зажег ее, и она осветила уютную комнатку в двенадцать квадратных метров с двумя койками, несколькими стульями, столом и печкой из листового железа, позади которой были навалены нарубленные дрова. Де-Бар указал на полку, на которой стояли в ряд придавленные несколькими палками жестянки.