Философия секса
Шрифт:
Маленькие сорванцы активно закивали, глотая печенье как самое лучшее лакомство. Это в мгновение разозлило, вывело его из себя, добавляя к нервному и неприятному дню ещё и дурной вечер.
– Рейли! – раздражённо выкрикнул Дин и, быстро поднявшись, направился в комнату мужа. – Какого чёрта в доме бедлам, а дети не кормлены?! – высказал он всё с порога.
Рейли испуганно перевёл на рычащего мужчину взгляд, ошарашенно похлопал глазами, смотря то на свою незаконченную работу, то на Дина.
– Ты уже вернулся, – выдал он, пытаясь сделать невинное лицо.
– Уже восьмой час, я задолбался! Прихожу, на кухне свинарник, а оголодавшие дети выпрашивают у меня печенье. И, да, я ем
– Не кричи на меня! – тихо прошипел Рейли и, обойдя сердитого Дина, быстро направился на кухню. Через пятнадцать минут оттуда приятно потянуло выпечкой и жареными яйцами. Вскоре омега позвал всех ужинать.
На столе скромно стояли блинчики с несколькими начинками, и Рейли смущённо прятал покрасневшие глаза. Дину стало стыдно, он крайне редко поднимал на мужа голос и старался с пониманием относиться к его увлечённости. Но сегодня день был на редкость неудачный. И, наверное, дальнейшие дни тоже будут такими же.
Рейли сел на край стула и стал печально ковыряться в тарелке. Дин старался на него не смотреть, уверяя себя, что Рейли в этой ссоре не меньше виноват. Блинчики оказались пересоленными, не так чтобы слишком, и с творожным кремом шли очень неплохо, но дети стали ворчать, а потом и вовсе отказались есть, видимо, втихаря наевшись печеньем. Рейли стал шмыгать носом и ронять слёзы на блины, и Дин пересел к нему ближе и крепко обнял. Его муж слишком чувствительный и слишком эмоциональный вряд ли был сейчас готов выяснять отношения, чему Дин был даже рад. Пусть лучше омега немного поплачет, чем будет возмущаться на поведение супруга.
– Прости, – Дин тихо шепнул ему в макушку, – не хотел на тебя кричать, день просто отвратный.
– Я про всё забываю, за детьми не смотрю, – снова всхлипнул Рейли, – и еда у меня пересоленная…
– Ну, успокойся, – Дин прижал его крепче, не давая омеге ругать себя зря, подхватил со стула, и Рейли сразу прижался к нему всем телом, прося заботы и тепла. – Пойдём в постель, воробушек мой несчастный.
Настроение у омеги тут же сменилось, вся обида и слёзы перетекли в яркую страсть, и Рейли жадно прильнул к Дину, начиная тереться об него и покрывать поцелуями шею. Дин крепче ухватил его, стараясь в сохранности донести ценную ношу. Детей отправил в их комнату, с любимым же заперся в спальне.
Рейли слишком спешил с пуговицами, тянул непослушную ткань во все стороны, со стонами прижимался к оголённой груди. Омега заводился с пол-оборота, пылал, желая и заражая этим желанием. Лёгкие домашние штанишки чуть намокли от выступающей смазки, и яркий, влекущий запах позволил Дину, наконец, забыть обо всех проблемах и плыть, наслаждаясь страстью, что дарил любимый. Ему не удалось даже выбраться из штанов, Рейли расстегнул ширинку и запрыгнул сверху, насаживаясь и горячо выдыхая.
Пристроившись, он замер, словно только это было нужно и важно – близость с любимым, единение, после которого все обиды и неприятности исчезали. И Дин его не торопил – просто любовался, наслаждался его горячей теснотой и позволяя ему вести.
Рейли стал раскачиваться, чуть приподнимаясь и постепенно ускоряясь, направляемый своей страстью. Прикрыв глаза, он отдавался своим желаниям – прекрасный, горячий, от его близости Дин всегда сходил с ума, утопал в собственных ощущениях и забывался, наслаждаясь моментом. Такого Рейли хотелось фотографировать, запоминать и хранить, потому что этого идеального омегу нельзя было потерять.
Рейли выгнулся и со стоном кончил, забрызгав Дину грудь. От накатившейся слабости руки у него стали дрожать, и Дин притянул его к себе, укладывая рядом.
– Подожди, а как же ты? – попытался возразить Рейли.
– Мне хорошо. Мне
Дин погладил своего омегу по покрасневшим щекам, поправил выбившиеся прядки и прижал к своему плечу. Рейли был рядом, преданный и любимый. И Дин знал, что должен быть благодарным за каждую минуту, что они вместе, за терпение, за заботу, за сыновей и за то, что все эти годы Рейли ни разу не пожаловался, хотя бывало во время течек Дин чувствовал, что не справляется.
Его разрывало от внутренних противоречий – он не желал терять Рейли, не мог лишиться лучшего и самого любимого омеги и даже верил, что никогда больше не сможет так полюбить. Но и работу потерять не мог. Газета была не только его смыслом жизни. Дин считал, что, перестав быть главным редактором ведущего издания Норге, он потеряет право на Рейли. Нужно было что-то придумать. Найти какое-то решение. Но такое, чтобы ему не пришлось выбирать…
– Завтра я приготовлю тебе самый вкусный ужин, – зевнув, пообещал Рейли.
– Спасибо, – Дину хотелось добавить, что ему ничего не надо, что в его жизни всё есть, и он по-настоящему счастлив, но горло перехватило спазмом, и он лишь крепче прижал к себе омегу, не желая показывать своей слабости.
Следующим утром в НоргеТаймс вышла прекрасная статья о последнем показе Рейли Ларсена. Дин вложил в неё не только свои чувства, но и профессиональные навыки, беспристрастно оценивая увиденное. Дин всегда считал Рейли гением, был уверен в его таланте и спокойно говорил об этом стране. Только в этот раз вместе с его восторженным откликом вышла статья и в НоргеЛайв, где о последнем показе было написано с пренебрежением. А о самом Рейли и вовсе было сказано, что выезжает омега только за счёт своей внешности и умения раздвигать ноги.
Такого, конечно, не было написано прямо, но Дин умел читать между строк, и это его сильно задело. Не то чтобы он не доверял любимому, он был уверен, что Рейли верный омега, и если что-то и случится в его жизни, то он непременно поделится с Дином, и Дин, если потребуется, отпустит Рейли. Дина больше смутил контраст между двумя газетами, и так как люди предпочитали грязные сплетни и мелочные разборки, то и статья в НоргеЛайв с его необъективными обвинениями была более популярна. Если бы подобное несоответствие касалось чего угодно другого, Дин бы махнул рукой, решив, что у каждого может быть своё мнение, а неуместные слухи только навредят газете. Сейчас же его просто разрывало начать расследование и узнать, что же за паяц написал эту гадость про любимого.
Имя Йозеф Тратборг ему ничего не говорило, он даже не помнил, чтобы на показе присутствовал представитель НоргеЛайв, но на всякий случай попросил в отделе персонала найти все данные по этому писаке. Не то чтобы Дин собирался испортить ему жизнь, хотя в душе от такого бы не отказался, просто желал оставить в сети несколько веских комментариев, так чтобы в будущем статьи у этого Йозефа принимали с оглядкой.
~
Часть 4
Работа временами съедала его изнутри. С каждым прожитым годом свободного времени становится всё меньше, а работы всё больше. Она всюду – в выходных мероприятиях с сотрудниками, в вечерних телефонных звонках секретарю и в записной книжке на обеденном столе. В юности Дин мечтал много зарабатывать и ещё больше тратить на развлечения. В университете у него появился свой источник дохода, и он старался добиться большего, забывая про отдых. А после рождения малышей и вовсе забыл, что такое покой – после работы бежал к семье, но чаще дома занимался газетой, чем возился с детьми. Работа отбирала и желания, и жизнь. Годы уползали в пустоту, становились рутиной любимые дела и сложные задания.