Философские трактаты
Шрифт:
4. Ведь, ей-богу, преступления боятся собственного своего вида. Люди потерянные и погибшие, привычные уже к любому бесчестию, — и те сохраняют еще самую чувствительную стыдливость — стыдливость глаз. Этот же — как будто мало ему было на деле предаваться неслыханному и неведомому разврату — еще и глаза свои призывал сюда; более того, ему мало было видеть свои преступления в настоящем их размере — множа вокруг зеркала, он увеличивал и множил в них свои мерзости. К тому же он ведь не мог с достаточной отчетливостью наблюдать все происходящее, когда голова его была стиснута глубоко между чужими ляжками — вот он и представлял сам себе свои занятия в зеркальном отображении.
5. Так он рассматривал
6. И у проституток остается какая-никакая скромность, и их тела, хоть и отданные на общественную забаву, норовят скрыть эту мало радостную отдачу за какой-нибудь занавесочкой; публичный дом — и тот до какой-то степени стыдлив. А это чудовище из собственного беспутства устраивало себе спектакль, выставляя перед самим собой такие гадости, для сокрытия которых ни одна ночь не была бы достаточно темной.
7. «Я, дескать, отдаюсь одновременно мужчине и женщине, что не мешает мне, впрочем, тут же исполнять и роль мужчины, бесчестя кого-нибудь незанятой в данный момент частью моего тела; таким образом, все члены мои заняты развратом; так пусть же и глаза мои примут участие в распутстве — и как свидетели, и как исполнители. Пусть все, что скрыто от глаз самим положением нашего тела, станет доступным обозрению благодаря ухищрениям искусства, чтобы никто не мог сказать мне, что я не ведаю, что творю.
8. Мало чем помогла нам природа; скудные средства отпустила она на удовлетворение человеческой похоти; у зверей соитие обустроено и то лучше; но ничего — я уж найду, как обмануть мою болезненную страсть и как насытить ее. Зачем называть это беспутством, если я грешу по законам природы? Что в том, что я расставляю кругом зеркала, увеличивающие до невероятных размеров отражения?
9. Было бы можно, так я бы увеличил размеры не отражения, а самой вещи; ну а нельзя — утешусь хоть иллюзией. Пускай похоть моя видит больше, чем может вместить, пускай сама удивится своей бездонности!» — Позорные дела! Убили его, наверное, быстро, так что он не успел ничего разглядеть; а надо было бы зарезать его не спеша и перед зеркалом.
Глава XVII
1. Конечно, в наши дни станут скорее смеяться над философами, рассуждающими о природе зеркала; исследующими, как это наше лицо возвращается назад, да еще повернувшись к нам навстречу; в чем состоял замысел природы вещей, что она, создав подлинные тела, захотела сделать видимыми и их изображения?
2. Какую она преследовала цель, изготовляя вещество, способное схватывать образы? [273] Уж наверное не ту, чтобы мужчины выщипывали перед зеркалом бороду и белили лицо — никогда и нигде не тратила она своих усилий ради того, чтобы потакать бесполезной роскоши — нет, причины здесь иные.
273
Физика стоиков носит еще более выраженный телеологический характер, чем аристотелевская, в особенности у таких стоических моралистов, как Сенека, для кого Природа тождественна верховному божеству и Промыслу, заботящемуся о человеке и воспитывающему его в добродетели.
Во-первых, мы никогда не узнали бы, как выглядит солнце, ибо слабые наши глаза не в силах смотреть на него прямо, если бы природа не показала нам его, ослабив его свет. В самом деле, мы хоть и можем разглядеть солнце на восходе или закате, все же остались бы в полном неведении относительно его собственного истинного облика — не багряного, а сияющего ослепительно белым светом, — если бы не случалось нам увидеть его смягченным и не так слепящим взор в какой-нибудь жидкости.
3. Во-вторых, мы никогда не увидали бы встречи двух светил, когда затмевается дневной свет, и не смогли бы узнать, в чем там дело, если бы не могли свободно наблюдать на земле отражения солнца и луны.
4. Зеркала изобретены для того, чтобы человек познавал самого себя и делал бы из этого полезные выводы — прежде всего, составил бы правильное понятие о самом себе и, кроме того, кое в чем получал бы мудрый совет: красавец — избегать бесчестия; урод — пусть знает, что добродетелями он должен искупать телесные недостатки; юноше сам цветущий его возраст должен напоминать, что это пора учения и мужественного дерзания; старец поймет, что пора ему отложить неподобающие сединам попечения и потихоньку начать думать о смерти. Вот для чего природа вещей дала нам возможность видеть самих себя.
5. Прозрачный источник, гладкий камень покажут всякому его отражение:
…Недавно себя я увидел С берега в глади морской [274] .Как, по-твоему, была устроена жизнь людей, причесывавшихся перед таким зеркалом? Их поколение было проще нашего; довольствуясь тем, что посылал им случай, они еще не научились извращать на службу своим порокам то, что было даровано им во благо, еще не грабили природу, отбирая ее изобретения для удовлетворения своей похоти и жажды роскоши.
274
Вергилий. Эклоги, 2, 25. Пер. С. В. Шервинского.
6. Поначалу лишь случай показывал каждому его лицо. Позднее, когда врожденная любовь к самим себе разрослась и сделала созерцание собственного облика сладостным для смертных, они все чаще стали засматриваться на те предметы, в которых им случалось прежде увидеть свое отражение. Когда же народ испортился и полез даже под землю, чтобы выкопать оттуда то, что следовало бы зарыть поглубже, в ход вначале пошло железо — в общем, и откапывали бы его себе на здоровье, если бы ограничились только им, — а за ним и множество других ископаемых зол; среди них попадались гладкие, и люди, занятые совсем другим, увидели в них свое отражение — кто в кубке, кто в меди, обработанной для разных других целей; и вот уже изготовлен первый диск специально для этого, правда, еще не из блестящего серебра, а из материала хрупкого и дешевого.
7. Древние мужи, жизнь которых была еще груба, смыли под речной струей накопленную в трудах грязь, и вот они уже вполне нарядны, позаботились и о прическе, приведя в порядок волосы и расчесав окладистые бороды; но только каждый трудился над собой сам, а не обслуживал один другого. Даже женина рука не касалась длинных волос, какие отращивали мужи по обычаю тогдашнего времени; без всякого парикмахера они наводили себе красоту сами, встряхивая головой, точь-в-точь как благородные животные — гривой.