Философы от мира сего
Шрифт:
При более внимательном изучении кажется, что эта невозмутимость сопровождала его всю жизнь. Четвертый сын и шестой ребенок, Веблен родился в 1857 году в семье норвежских эмигрантов, неподалеку от границы, на ферме. Его отец Томас Веблен был сухим, надменным человеком, предпочитал думать не спеша и при этом был довольно независим; позднее Веблен говорил, что умнее человека в своей жизни он не встречал. Кари, мать будущего экономиста, была отзывчивой, увлекающейся, стремительной женщиной. Именно от нее Веблен перенял увлечение исландскими верованиями и норвежскими сагами, которое он пронес через всю жизнь. С раннего детства он был странным, ленивым ребенком, который необходимым занятиям предпочитал чтение книг на чердаке, был горазд на выдумывание намертво прилипавших прозвищ и заметно выделялся своим интеллектом. Его младший брат вспоминал: "Почти с самого
197
Dorfman, op. cit., p. 12-13.
Как будто Веблен и так был недостаточно необычной личностью, воспитание вбило лишний клин между ним и миром вокруг. Его суровое и простое детство было соткано из отдельных событий. В доме Вебленов одежда была самодельной; о существовании шерсти они и знать не знали, а верхняя одежда изготавливалась из телячьей кожи. Кофе и сахар считались предметами роскоши, в эту же категорию попадала и сорочка. Что важнее всего, детство Веблена было детством иностранца и чужака. Прибывшие в Америку норвежцы сбивались в плотные, независимые от остальных группы, где родным языком был норвежский, а истинной родиной - Норвегия. Английский Веблен изучал как иностранный язык и овладел им в совершенстве лишь в колледже. Что характерно для подобного патриархального, замкнутого общества, первое подозрение о том, что он пойдет в колледж, промелькнуло у Веблена в тот момент, когда он трудился в поле; его собранные вещи уже лежали в экипаже.
Ему было семнадцать, и семья выбрала для него академический колледж Карлтона - аванпост культуры и просвещения восточного побережья, расположенный неподалеку от одного городка в Миннесоте, где и трудились Веблены. Торстейна отправили туда с прицелом на последующую карьеру лютеранского священника, и он очень скоро обнаружил, что Карлтон был воплощением религиозности. Надеждам приручить этот деятельный, мятежный ум, поместив его в атмосферу набожности, не суждено было сбыться. Как-то раз во время традиционных еженедельных чтений вместо привычных рассуждений о необходимости обращения язычников в истинную веру юный Веблен поразил присутствующих исполнением произведений с названиями "Оправдание каннибализма" и "Апология пьяницы". На вопрос, не защищает ли он таким образом эти примеры порочности, Веблен обходительно отвечал, что занят исключительно научными наблюдениями. Факультет признавал его гениальность, но и побаивался. Джон Бейтс Кларк (впоследствии ставший одним из самых выдающихся академических экономистов страны) симпатизировал своему ученику, но считал того "плохо приспособленным к жизни".
Из всех возможностей, представившихся ему в Карлтоне, странный, но безусловно одаренный юноша выбрал самую фантастическую. Между ним и Эллен Рольф - племянницей президента колледжа - вспыхнула страсть. Сама Эллен была яркой личностью и обладала сильным интеллектом, так что молодые люди сблизились под действием силы притяжения. Веблен читал своей избраннице труды Спенсера, обратил ее в агностицизм и, кажется, убедил себя в том, что она происходит от героя ранних викингов, Ганга Рольфа.
Они поженились в 188$ году, и их отношения постоянно бросало из одной крайности в-другую. Судя по всему, этот далекий от мира мужчина не мог дать слишком много любви, но остро нуждался в женской заботе и, за редкими исключениями (одна девушка назвала его "шимпанзе"), получал желаемое. Личность женщины при этом большого значения не имела; Веблен не хранил верность Эллен, да и она частенько покидала его - то из-за совершенных им ошибок, то из-за жестокости в обращении с ней. Иногда она уходила, отчаявшись подобрать ключ к непроницаемому, отгороженному от остального мира стеной внутреннему миру мужа. Тем не менее раз за разом Веблен старался восстановить их отношения и делал это очень по-своему. Как правило, он без предупреждения заглядывал в ее домик в лесу, держа в руках пару черных чулок и вопрошая: "Мадам, не ваше ли это?"
Покидая Карлтон, Веблен уже всерьез думал об академической карьере. Вместо этого он вступил на долгую, иногда казавшуюся бесконечной дорогу разочарований и не сходил с нее в течение своей профессиональной жизни. Ему не надо было многого, но и скромные достижения не давались
Подхватив в Балтиморе малярию, которая требовала специальной диеты, он вернулся домой. Веблен мог быть кем угодно, но только не благодарным больным. Он требовал лошадь с экипажем ровно тогда, когда она была очень нужна другим, чем постоянно изводил свою семью. Домочадцам он сообщал, что они все больны туберкулезом и, кроме того, обречены на неудачи, поскольку не умеют как следует врать. Он лежал на кровати и бездельничал. "Ему повезло, - писал его брат, - принадлежать к народу и семье, возведшим семейные ценности в ранг ценностей религиозных... Торстейн был единственным бездельником в очень уважаемом обществе... Он лишь читал и бездельничал, а на другой день бездельничал и только потом читал" [198] .
198
Dorfman, op.cit., p.56.
Без сомнений, он прочитал все, от политических брошюр и трудов по экономике и социологии до сборников лютеранских гимнов и трактатов по антропологии. Праздность, в которой он пребывал, лишь усугубляла его изолированность от общества, делала ее еще менее переносимой и поэтому более въевшейся. Время от времени он выполнял подвернувшийся заказ, возился с заведомо бесполезными изобретениями, посмеивался над окружавшей его безвкусицей, занимался ботаникой, беседовал с отцом, написал несколько статей - и искал работу. Поиски не увенчались успехом. Ввиду отсутствия докторской степени по теологии он не мог устроиться в религиозные школы, а для других учебных заведений ему недоставало блеска и обаяния. Когда, во многом вопреки желанию ее семьи, он женился на Эллен, то отчасти поправил свое положение и искренне надеялся занять пост экономиста на железных дорогах Атчисона, Топеки и Санта-Фе, президентом которых был ее дядя.
Как и всегда, он стал заложником собственного невезения. Компания оказалась в затруднительном финансовом положении и была выкуплена группой банкиров, после чего об устройстве туда на работу не могло быть и речи. В другой раз он пытался устроиться в Университет Айовы. Докторская степень, рекомендательные письма, связи жены - все предвещало успех. Из этой затеи ничего не вышло - во многом из-за его нерешительности и агностицизма; в последнюю минуту сорвался вариант и с колледжем Святого Олафа. Казалось, будто сама судьба противится его желанию выйти из изоляции.
Изоляция эта продолжалась семь лет, в течение которых он разве что читал. Наконец был созван семейный совет. Торстейну исполнилось тридцать четыре года, но он ни разу не занимал хоть сколько-нибудь приличной должности. Было решено, что он снова примется за преподавание и в очередной раз попытается проникнуть в академический мир.
Он выбрал Корнеллский университет и в 1891 году вошел в кабинет Дж. Лоренса Лафлина со словами "Я - Торстейн Веблен". Скорее всего, Лафлин, сторонник консервативных взглядов на экономику, был несколько ошарашен; ко всему прочему, его посетитель был облачен в енотовую шапку и вельветовые штаны. И все же что-то в нем приглянулось более опытному экономисту. Он отправился к президенту университета и добился выдачи специального гранта. Веблен наконец получил работу, а когда на следующий год Чикагский университет открыл свои двери и пригласил Лафлина возглавить кафедру экономики, последовал за ним, перейдя на оклад в 520 долларов. Стоит лишь добавить, что после смерти Лафлина [199] его главным вкладом в развитие экономики объявили именно переезд Веблена в Чикаго.
199
См.: Dorfman, op.cit., p. 517.