Финансист на четвереньках

Юрьев Зиновий Юрьевич

Аршинными буквами было написано:

САМАЯ УМНАЯ СОБАКА СВОБОДНОГО МИРА. ЧУДО АТОМНОГО ВЕКА.

СПЕЦИАЛИСТЫ РАЗВОДЯТ РУКАМИ. ЗРИТЕЛИ В ВОСТОРГЕ.

БУЛЛИ ДАЕТ ОТВЕТЫ НА РАЗНООБРАЗНЕЙШИЕ ВОПРОСЫ, ДЕМОНСТРИРУЯ НЕОБЫЧАЙНЫЙ ДАЖЕ ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА ИНТЕЛЛЕКТ.

САМОЕ ЗАХВАТЫВАЮЩЕЕ В МИРЕ ЗРЕЛИЩЕ.

Гроппер взглянул на плакат. Интересно, что бы сказали люди, если бы он появился в своем обычном виде на Уолл-стрит с этой попонкой на плечах? Гроппер шумно вздохнул. Самое удивительное, думал он, что человеческий период его жизни казался ему странно коротким, как бы сжатым под каким-то прессом.

Зато недельное существование собакой заполняло почти все его сознание. Обилие впечатлений, что ли. Он вспомнил запах шотландской овчарки и ужаснулся. Запах казался восхитительным. Не в мозгу, где-то в глубине мышц зашевелилось желание толкнуть ее мордой в бок, игриво куснуть и помчаться за ней…

«Я схожу с ума, — промелькнуло у него в голове. — Если я останусь собакой еще несколько месяцев, я, наверное, забуду, кто я».

«Фидо, — снова подумал он. — Интересно, какие получаются щенки от бульдога и шотландской овчарки? Наверное, похожие на бульдога, но с более длинной мордой и шелковистой густой шерстью». Гроппер вздрогнул. Всю жизнь он не женился. Он был слишком целеустремлен и занят делами, чтобы тратить время на любовную болтовню.

И вот теперь он, Фрэнк Джилберт Гроппер, обошедший все матримониальные капканы, увернувшийся от замаскированных любовных ловушек, думает о своем потомстве от шотландской овчарки Фидо, о маленьких щенятах с толстыми неуклюжими лапами и мягкими носами. Он никогда не смог бы поговорить с ними, он был бы для них лишь Булли, бульдогом. И то какой-нибудь год.

Через год его сын отчаянно лаял бы на него, встретив на улице, и норовил укусить. Впрочем, разве у людей не так? Разница лишь в возрасте. Он вспомнил о сыне покойной сестры, о Патрике Кроуфорде. Этот мозгляк, наверное, потирает руки в предвкушении наследства…

Гроппер снова потряс головой, словно отряхивался после воды, и поднялся на задние лапы. На столе стояла бутылка «Олд форестер». Он наклонил ее над столом. Коричневатое виски с резким запахом лужицей потекло по полированной поверхности. Мысленно поморщившись, Гроппер принялся быстро лакать.

— Господи, — благоговейно сказал Бакстер, стоя в дверях, — ты никак любишь выпить, Булли?

Бакстер взял со стола бутылку и замахнулся. Гроппер отскочил в угол и зарычал.

— Ну ладно, Булли, не будем ссориться. Ты прав. Раз ты необычный пес и понимаешь в акциях, можешь и выпить. До начала выступления осталось минут десять. Слышишь?

Через полуоткрытую дверь слышалось неясное гудение зрительного зала. Гремела музыка. Пахло потом.

— Ты не забыл свои номера?

Гроппер отрицательно покачал тяжелой головой.

13. Акционерное общество бессмертия

— Может быть, его уже давно нет в живых? — спросил Хант, вставая с дивана. — Мы сидим в этом дурацком мотеле уже пятый день…

Беллоу посмотрел на помощника холодно и внимательно:

— Вы слишком нетерпеливы, друг мой. Двадцать миллионов долларов — это отличное лекарство. Успокаивает нервы и придает энергии. Или вы предпочитаете заработать свою долю обычным путем? Если вы даже завтра станете профессором, вам потребуется для этого ровно тысяча лет. И то при условии, что вы все эти годы не будете есть, одеваться, платить за квартиру

и вообще не потратите ни одного цента.

— Оставьте, профессор, я уже давно оценил ваше элегантное остроумие. На вашем месте я бы лучше писал статьи в «Нью-Йоркер». Там, говорят, ценят иронию и платят за нее прекрасный гонорар.

— Крис, благодарю вас за совет. Я очень тронут.

— Четыре дня, как я дал объявление в газету, и хоть бы один звонок из редакции.

Они почти не выходили из мотеля, разве что поздно вечером, но Беллоу был уверен, что их не ищут. Вряд ли Патрик Кроуфорд будет настаивать на тщательном расследовании, считал он. Кроме того, полиция наверняка уверена, что они давно уже пересекли границу штата. И тем не менее Хант боялся.

— Четыре дня не такой уж большой срок, — задумчиво сказал Беллоу. — Все-таки надо помнить, что Гропперу довольно трудно читать газеты.

— Да, конечно, — машинально ответил Хант. Он сел и снова встал. Он не мог оставаться неподвижным. Он все время ощущал потребность двигаться, словно что-то подталкивало его.

— Может быть, вы выйдете на улицу, уже совсем темно, и купите газету? — Беллоу, казалось, понимал, что еще несколько минут — и Крис взорвется.

— Да, конечно, — снова пробормотал Хант, надел шляпу и вышел на улицу.

В полутьме улицы к Ханту возвращалось спокойствие. Он шагал по тротуару, опустив голову, и старался ни о чем не думать. С детства он умел как бы рассредоточивать сознание, и мысли его начинали плыть отдельными разорванными облачками. Потом он ловил себя на какой-то странной на первый взгляд мысли и долго восстанавливал ассоциации, по которым она пришла ему в голову.

Вот и сейчас он зафиксировал в сознании слово «Техас». Почему Техас? Ага, столица Техаса Остин. Что в Остине? Ну конечно же, там живет его сестра с мужем. Он улыбнулся в темноте. Обратная перемотка, как он называл этот процесс реставрации мыслей, всегда доставляла ему удовольствие. Когда он был мальчишкой, сестра всегда заворачивала сандвич, который он брал в школу, в газету. Газета. Четыре дня, как они дали объявление в «Хиллсайд дейли геральд». Целых четыре дня.

У газетного киоска не было ни души. Он торопливо сунул монетку, взял вечернюю «Хиллсайд ивнинг стар» и пошел обратно. Чем ближе он подходил к мотелю, тем больше начинал нервничать.

— Держите, профессор, — сказал Хант и бросил «Ивнинг стар» на диван. Беллоу аккуратно разгладил страницы и развернул газету. Просматривая газету, он всегда тихонько насвистывал. И на этот раз, слегка растянув губы, словно улыбаясь, он насвистывал «Прижми меня крепче, прижми меня к сердцу». Внезапно свист оборвался. Скомканные страницы полетели на пол. Беллоу вскочил.

— Быстрее, Крис, быстрее! Мы должны успеть на этот раз.

— Куда, что, когда?

— Нате, смотрите! — Беллоу протянул Крису газету. Из-под заголовка «Феноменальный пес поражает публику» на него смотрел Джерри. Или Гроппер.

Забыв даже запереть дверь номера, они выскочили на улицу и бросились к машине.

Хант стоял у бокового выхода из Грэнд Пэлиса и ждал. Представление кончилось уже с полчаса назад, разошлись последние зрители, а он все стоял в темноте, прячась за колонной и глядя на дверь.