Финики
Шрифт:
Скинхед распахнул, как ставни, свои голубые глаза и недоумевающие спросил:
– Ты же умный человек, неужели ты не замечаешь, что сейчас идёт самая настоящая война? План Даллеса в действии! Война намного более страшная, со скрытым противником. Без фронтов и фланговых ударов, но - война. И она называется геноцидом русского народа. Поэтому мы иногда и нападаем группой на захватчиков, потому, что на войне не до благородства и церемоний, на войне важно только одно - победа.
– И кто же его геноцидид?
– Как кто? Разумеется евреи, страны Запада.
– Снова ты с этими жидами...
Слава возликовал:
– Ура, ты уже называешь их жидами! Ха-ха! Да оглянись вокруг, сколько мерзости кругом. Тупая музыка, тупые люди! Что это, как не геноцид? Вот погляди на твой класс, что это, по-твоему? Половина - шлюхи, вторая половина - быдло, есть пара умных и задроченных твоим же Расулом ботаников, как вот Юшка. Тебя разве это не напрягает?
Я вспомнил грустное лицо классного изгоя, которому с первого класса доставалась каждая оплеуха. Он был тихим жителем последнего ряда и на моей памяти почти не говорил, терпеливо снося оскорбления и насмешки. После того, как Расул оказался избитым, Обои перенёс всю свою накопившуюся ненависть на Юшку. Я ответил:
– Напрягает. Но не избиением же приезжих заниматься, чтобы это победить?
– Разумеется, не только этим! Наша цель - спасти Россию. Защитить её. Это ведь просто проверка своих сил, а там, потом...
На кухне, как безденежный больной, снова засвистел чайник, и густая гуашь смородинового варенья делала разогретые блины потрясающе вкусными. Это было как-то непривычно. Как-то неправильно. Прийти в гости к человеку не затем, чтобы напиться в хлам и попытаться склеить разомлевшую девушку, а для интеллектуальной беседы. Я пришёл, выпил пару стаканов чая и поговорил на исторические и политические темы с человеком, у которого была цель в жизни. Пусть я её еще не до конца принимал, пускай, мне эта цель казалась варваром с занесённым в руке топором, но я, пожалуй, впервые повстречал человека, который знал, зачем ему была дана жизнь и что с этим богатством делать. От Славы веяло сильным северным духом, и это был вовсе не запах немытого тела, а запах уверенности. Ко мне точно передалась часть этого духа, и я ощутил себя чуть умнее, чем я есть на самом деле, чуть сильнее, чем я никогда не был и... чуть уверенней. Это новое чувство было подобно опьянению и я, прожёвывая очередной блин, улыбнулся. Я пришёл в эту квартиру в подавленном, как народ, настроении, но теперь испытывал несмелую щенячью радость.
– Ты готовил блины? Очень вкусные.
– Не, - отмахнулся скин, - мама. Она нормально готовит.
– А папы у тебя кем работает?
На мой дежурный вопрос Слава расхохотался:
– Мой папа работает мертвецом.
Преодолевая очередной рывок домостроя, я ошарашенный спросил:
– Он умер что ли?
– Типа того, - парень помолчал, - ты, главное, не считай, что я скином стал, потому что без отца рос или потому что не хватило мужского в жизни. Любят про нас жидожурналисты говорить, что мы тупое люмпеное быдло, попавшее под влияние западных идеологов. Чушь это всё. Да каждый подросток, когда сталкивается с чёрными, а он сталкивается с ними каждый день, хочет стать скином. У кого хватает смелости, тот становится. Механизм очень простой. Вот ты хотел когда-нибудь стать скином?
– Ну... хотел.
– Отлично! Когда ты станешь скином, тебе нужно будет кличку выбрать. Вот меня зовут Ник, потому что я всегда приношу победу. Ха!
Но всё же Слава погрустнел, как будто в магазине на его глазах чёрный купил последнюю бутылку немецкого пива. Когда я стал собираться домой, Слава тоже стал одеваться, и я спросил:
– Ты меня, что ли, провожать? Не надо.
– Не, я как раз гулять.
– С кем?
– автоматически спросил я, но устыдившись сказанного, подумал, что это не моё дело. Но мне правда было интересно, - а ладно, наверное, это меня не касается.
– Да почему, - улыбнулся скинхед, - я же ведь не шпион ZOG-а, чтобы скрывать такую информацию.
– Ну, тогда скажи, - тоже улыбнулся я в большом зеркале.
– Я иду гулять с Нинкой.
Я бы с меньшим удивлением посмотрел на него, если бы он расцеловал Расула. Если бы лизнул розетку, я бы и то меньше удивился. Если бы скинхед забрал все сказанные сегодня слова, я тоже не сильно изменился бы в лице, но это...
– Как с Нинкой? Она же тупая! Она же с Расулом встречалась?
– О, - радостно изрёк Слава, - так ты уже начал понимать, что хачи - это всегда плохо? Глядишь, из меня вырастет отличный пропагандист!
– Ну... я не то хотел сказать, она же ведь с Расулом встречалась, а ты их ненавидишь. Они же у вас называются расовыми предательницами... или чернильницами. Ну, такие девушки.
– Говори смелее, - подбодрил меня Слава, - здесь тебя услышат только патриотические уши.
– Тебе не противно с ней быть после того, как она была с Расулом?
Скинхед как-то уклончиво ответил:
– Нет, ведь она моя боевая добыча.
И я понял, что он где-то темнит.
В школьном туалете всегда есть угол, выложенный удалыми таджикскими работягами, неизменно оказывающийся ниже других. Он всегда заполнен едким желтым озерцом, которое служит геенной огненной для школьных грешников. Грешники выбираются по принципу тех, кто страннее и слабее других: неформалы, ботаники, заторможенные, уроды, объединенных одним - изгойством.
Когда Слава, насвистывая марш кованых сапог, отворил дверь туалета, там как раз пытали Юшку. В последнее время над ним издевались больше всего. Побелевшего, как мел, парня со смехом толкали в сторону зловонной лужи. Возможно, скинхед прошёл бы мимо, к зарешеченному провалу канализации, но то, что в группе хохотавших дымом мучителей, верховодил Расул, изменило всё.
– Привет, - миролюбиво сказал Слава, - правильно, мочите его, наверняка жид какой-нибудь, а то больно умный, - и сделал вид, что моет руки.