Фирма приключений
Шрифт:
Это не значит, что вход этот так же легко и просто открылся бы любому постороннему человеку. Вовсе нет! Дверь не открылась бы даже перед Геркулесом, даже перед миллионером, посулившим ей пятьдесят или пятьсот тысяч кларков. Ключом, который отворял ее, был сам человек, вернее, его энергофизиологическая характеристика, столь же индивидуальная, неповторимая, как отпечатки пальцев. Коснувшись металлической пластины на двери, Дина Ланн привела в действие память компьютера, который в то же мгновение сличил саму девушку с ее энергофизиологическим портретом и услужливо распахнул створку. Собственно говоря, к чему, спрашивается, эта ненадежная процедура с пропусками, которые можно потерять или подделать, с охранниками, которых можно купить, если есть автоматика, лишенная человеческих слабостей и пороков?
Место,
9. С ОТКРЫТЫМ ЗАБРАЛОМ
Гард снова сидел в кабинете управляющего Хартона, который не только не удивился визиту крупного полицейского чина, но, кажется, даже обрадовался ему. Во всяком случае, он определенно ожидал Гарда.
– Все готово, господин комиссар! – лучезарно улыбаясь, говорил старый вакх. – Документация к вашим услугам. Журнал общего учета? Расписки клиентов? Адреса их родственников? Финансовая отчетность?
Гард несколько опешил от такой готовности, и это обстоятельство не ускользнуло от слегка прищуренных глаз Хартона.
– Не надо удивляться, дорогой комиссар, мы знали, что рано или поздно нами заинтересуются высшие чины полиции, и потому готовы к диалогу. Кофе? Стерфорд? Пиво? Коньяк?
– Сначала журнал учета, – мрачно сказал Гард, удобнее располагаясь в кресле. – Я имею в виду, учета тех, кто брал приключения без гарантии.
– Прошу!
Хартон протянул комиссару нечто, действительно напоминающее журнал, хотя, с другой стороны, и похожее на весьма модный проспект фирмы: красочная обложка, множество цветных иллюстраций внутри и, что более всего удивило Гарда, типографским способом напечатанные фамилии клиентов, не вернувшихся в этот мир, да еще недурные к ним фотографии фас и в профиль.
Углубившись в изучение списка, комиссар нет-нет да и поглядывал в сторону Хартона. Управляющий вел себя в высшей степени уравновешенно, как будто перед ним был не комиссар полиции, что-то там «копающий», а финансовый инспектор рядового учреждения, который в крайнем случае способен указать на неточность в оформлении какого-либо документа и пригрозить на будущее штрафом величиной в десять кларков и семнадцать леммов. Однако, как и в предыдущий раз. Гард отметил про себя то, что в кабинет не входил никто из работников фирмы, даже обе «стрекозы», не клаксонил селектор и не трещал ни один из четырех телефонов. При визите рядового налогового инспектора такая стерильность обстановки вряд ли соблюдалась бы. «Волнуется, – решил про себя Гард. – Ему, конечно, есть из-за чего волноваться, но хотел бы я тоже знать из-за чего!..»
Да, комиссар с Таратурой приняли решение еще раз зайти с «парадного хода», вполне официально, не скрывая своих задач. В конце концов, сейчас Гарду важно было нащупать их болевую точку. Например, не остался ли кто-нибудь жив из числа клиентов, купивших приключение без гарантии? Если остался, не значится ли этот клиент «случайно» и в списках полицейского управления как член какой-либо мафии или как подозреваемый по какому-либо уголовному делу? Разумеется, на такой щедрый подарок от фирмы Гард просто так не рассчитывал, однако, как и в любом учреждении, и в этом могли возникнуть непредсказуемые и нерегулируемые ситуации. Положим, любой клиент банка, принадлежащего тому же Клоду Серпино, со скандалом или без скандала мог в любой момент забрать свой вклад, имея целью перевести его в банк конкурента. Так и тут: уже внеся деньги за приключение, уже приподняв перо над распиской о добровольном вручении своей жизни работникам фирмы, уже увидев свою фамилию напечатанной в этом прекрасном журнале-проспекте, клиент мог передумать, чтобы отдаться воле случая, вручить свою судьбу в руки той же полиции или самой обыкновенной намыленной веревки, к тому же намного дешевле стоившей: чем черт не шутит?!
Хартон, потеребив по своему обыкновению клок волос на засушенной голове индейца, вдруг сказал с невероятной прозорливостью:
– Господин комиссар, из всех интересующих вас лиц, купивших приключения без гарантии, остался жив только один…
Гард прямо-таки подскочил в своем кресле, вызвав тем самым веселье на
– Я, кажется, уже поминал этого человека: помните, тот, которому удалось-таки убежать от разъяренного слона?
– Как его фамилия?
– Барроу. Мэтьюз Барроу. Вам угоден его адрес?
И Хартон с той же любезной готовностью, с какой делал все, обхаживая комиссара полиции, протянул Гарду заранее заготовленный – уже отпечатанный типографским способом на отдельном листе бумаги! – адрес Мэтьюза К.Барроу, проживавшего буквально в двух шагах от площади Согласия, на улице Иностранных моряков!
«Барроу, Барроу… – повторял про себя Гард, пытаясь возродить в памяти смутные воспоминания, связанные с этой фамилией. – Мэтьюз Барроу…» Года два назад было одно дело, в котором оказался замешанным бывший офицер военного флота, состоявший в довольно большом звании и живший… да, кажется, на улице Иностранных моряков. Но Барроу ли? И что за дело? Провоз наркотиков, какой-то большой партии? Или, может быть, перестрелка из-за них между двумя конкурирующими мафиями, потому что посредник, как оказалось, работал сразу и на Гауснера, и на Фреза, то есть был «двойником» и предпочел, чтобы мафии сами делили товар? Точно, перестрелка! И в ней один лихой и могучий морячок-гангстер отправил на тот свет без всяких гарантий и выставленных через банк счетов не менее десятка противников, а затем… Что затем? Исчез? Да нет, вроде не исчез, его накрыли месяца через два, и этим делом занимался комиссар Робертсон, если Гарду не изменяла память, потому что он, Гард, тогда с головой ушел в дело профессора Чвиза, погибшего якобы в автомобильной катастрофе… В таком случае надо немедленно связаться с Робертсоном: не был ли тем крепким малым Барроу, бывший офицер флота, и, вообще, чем кончилось дело?
Все это мгновенно пронеслось в голове комиссара Гарда, однако Хартон не дал ему возможности додумать версию до конца. Накрутив меланхолично моток волос бедного индейца на свой указательный палец, он с поразительным равнодушием в голосе – казалось, в середине фразы он вот-вот зевнет во всю свою веселую пасть – произнес:
– Морской офицер. Из бывших. Три года назад убил в драке нескольких человек, а потом, видите ли, учитывая неподкупность нашего правосудия, решил покончить с жизнью с помощью нашей фирмы, испытав напоследок острое ощущение. Но нервы его не выдержали, и он, хоть и моряк, по сухопутку смылся от слона, тем самым поставив себя перед лицом закона.
– И что же? Был осужден? Приговорен к электрическому стулу? – быстро спросил Гард.
– Прошу прощения, но это уже не по моей части, господин комиссар. Дело его где-то у вас, а сам он… Впрочем, адрес я вам передал.
– А еще таких счастливчиков из этих девятнадцати у вас не было?
– Увы! Фирма гарантирует, когда кто-то берет у нее без гарантии, ха-ха-ха-ха! – довольный собственным каламбуром, захохотал Хартон.
Прежде чем покинуть кабинет веселящегося вакха, Гард все-таки внимательно перелистал журнал учета: все девятнадцать гангстеров, исчезнувших за минувшие три года, в том числе Аль Почино, аккуратно наличествовали в журнале со своими собственноручными расписками и фотографиями фас и в профиль, собранными с педантичностью нацистских палачей в каком-нибудь Майданеке или Освенциме. Правда, восемнадцать физиономий были в черных траурных рамках, а одна – в канареечно-желтой. Гард вгляделся в фотографию Мэтьюза Барроу: большие серые глаза, типично морские усики над верхней губой – тонкие, щегольские, мощная бычья шея, брови вразлет, прямой крупный нос, густые, назад зачесанные волосы. Мужчина что надо!
Не скрываясь от Хартона, комиссар нажал кнопку переговорного устройства, находившегося в нагрудном кармане пиджака, и, не повышая голоса, сказал:
– Инспектор, прошу машину.
И в тишине кабинета Несколько мистически отозвался голос Таратуры:
– Я на месте, господин комиссар.
Не подавая Хартону руку, – впрочем, и Хартон не сделал попытки попрощаться с гостем при помощи рукопожатия, – Гард наклонил голову в качестве прощального жеста, на что получил точно такой же наклон приподнявшегося в кресле Хартона, и вышел из кабинета. В тот же момент ожил селектор, и не менее мистическим образом прозвучал чей-то басовитый спокойный голос: