Фирма приключений
Шрифт:
Таратура смущенно извинился:
– Простите, миссис…
– Мисс! – поправила его не без гордости старуха. – Мисс Флейшбот! Ко мне за всю жизнь только один настоящий мужчина посватался, да и то так, что отбил навсегда охоту выходить замуж. Представьте себе, он въехал ко мне во двор на танке и чуть не разворотил весь дом! Так что вас интересует, господа? С Мэтьюзом, как вы уже поняли, говорить не о чем. Опоздали! Он на все будет говорить одно: не надо! Тоже как попугай… Но я-то привыкла. Несу ему кофе, и если он говорит «Не-е-е надо», значит, хочет с молоком, а если «Не на-а-адо» – со сливками…
– Давно он так? – перебил Гард.
– А сколько я его
– Вы служите здесь?
– Конечно, не отдыхаю.
– Два года?
– Ого! – сказала старуха. – Вы прямо по глазам читаете. Точно, два года. Меня сестра его наняла… – (При этих словах Гард с Таратурой переглянулись.) – Да померла вскоре, царство ей небесное, хорошая была женщина. Но что мне? Деньги по ее завещанию выдают в банке исправно, каждый месяц, нам хватает, вот и доживаем. Ни я к нему ничего не имею, он спокойный, раскладывает себе карты, ну и пусть, ни он ко мне, слава Богу, не сватается. У нас даже собаки добрые. Вот недавно…
«Уж больно она разговорилась, – подумал Гард. – Зря теряем время».
– Мисс Флейшбот, – прервал он старуху, – в каком банке открыт счет на имя Барроу?
– А в этом, как его, который за площадью, ну прямо напротив собора.
– На улице Виноделов? – сказал Таратура. – Господин комиссар, да это же банк мистера Серпино!
– Я это понял, – задумчиво произнес Гард. – Извините нас, мисс Флейшбот, за вторжение, но служба есть служба.
Поклонившись, комиссар вышел из комнаты, за ним последовал Таратура, а Флейшбот, прикрыв дверь, за которой Барроу с блаженной улыбкой на правой стороне лица и судорогой ужаса на левой уже раскладывал новый бессмысленный пасьянс, засеменила вслед за гостями. Собаки вновь подняли радостный лай, и снова старуха проворчала, отгоняя их:
– А ну, марш отсюда, бездельники, вам бы только лаять, а как в лавку идти, так, кроме меня, некому!
Уже в «мерседесе» Гард сказал Таратуре:
– Как можно быстрее найдите психиатра высокой квалификации. Как минимум, надо попытаться выжать из Барроу сведения о пережитом им приключении… Инспектор, если бы вам пришлось удирать от разъяренного слона, вы потеряли бы рассудок?
– Если бы слон меня догнал, шеф, тогда может быть.
– По-разному устроены люди, по-разному, – задумчиво произнес Гард. – Ох, Таратура, нечисто это дело, очень даже нечисто. Вы понимаете, почему его оставили в живых, этого клиента фирмы? Потому что он нем не просто как рыба, а как рыбная мука! Ладно, Мартенс, трогайте.
– В управление?
– Нет, сначала в банк к господину Клоду Серпино. Кстати, инспектор, вы заметили, что именно выкладывал картами Барроу?
– Ничего, шеф. Абракадабру. Полную бессмыслицу.
– Не скажите… – проворчал комиссар Гард. – Там кое-что было…
11. ПОЛЮС НЕДОСТУПНОСТИ
Итак, место, где оказалась синеглазая красавица Дина Ланн, заслуживает описания не меньшего, чем знаменитая Кааба – недоступная для гяуров святыня мусульманского мира.
Своими размерами помещение напоминало современный заводской цех, кстати сказать, даже без намека на окна. Бестеневые лампы ровно освещали лабиринты столов, кое-где рассеченные стеклянными перегородками. Вид столов заставлял предполагать обильную канцелярскую деятельность, поскольку всюду имелись ее признаки: груды бумаг, ленты скотча, неизменные ножницы и баночки клея с аккуратными пробками-кисточками. Многое, однако, противоречило этому впечатлению, ибо на столах, помимо утопленных в них телефонов, встроенных пишущих машинок и диктофонов,
Сейчас Гард, пожалуй, не узнал бы Дину Ланн. Люди в этом помещении как-то терялись и нивелировались. Все сидели без пиджаков, все были в рубашках с галстуками, у всех были деловые лица – имеются в виду мужчины, разумеется. Но и женщины выглядели так, будто им надлежало заниматься весьма серьезным делом, но как бы дома: вид их был по-домашнему скромен и свободен. Правда, в отдельных клетушках находились люди несколько иного типа: как правило, пожилые и, как правило, в пиджаках. Лица их были столь же условными, только более многозначительными. Стоит добавить, что количество женщин в этом помещении соотносилось с количеством мужчин примерно как один к двадцати. А сам наполненный гулом воздух, казалось, был пропитан ровной мощной энергией, носителями которой как бы являлись присутствующие здесь люди.
Даже глаза Дины Ланн выглядели тут не синими, а скорее серыми. Серо-стальными. Может быть, виноватым было искусственное освещение? Может быть… Но вряд ли оно виновато в том, что платьице сидело теперь на девушке строго, как воинская униформа, а походку Дины Ланн уже никак нельзя было назвать танцующей.
Любезно-механически кивая, когда ее приветствовали, по лабиринту столов теперь двигалась вполне добросовестная рабочая единица. Правда, оставалось не совсем понятным, почему она избрала такой кружной путь, ведь к ее рабочему месту, о котором речь впереди, можно добраться куда короче. Непонятно также, почему ее шаг замедляется, а глаза утрачивают деловое выражение… Впрочем, чем уж нам так интересна Дина Ланн? Девушек, подобных ей, тысячи, а производственная ее функция столь ничтожна, что через нее невозможно понять назначение всего этого секретного комплекса. Она привела нас сюда, но она не прислушивается к разговорам, взгляд ее сужен, а ум вовсе не настроен на обозрение проводимой тут работы. Иди себе, Дина Ланн, мы пока осмотримся.
Итак, помещение походило и на заводской цех, и на канцелярию, и на отдел института. Однако оно не было ни тем, ни другим, ни третьим. Весь этот комплекс людей и машин назывался «секцией расчета», что, впрочем, тоже не проясняло его назначения, потому что рассчитывать, как известно, можно все – от урожая шампиньонов до движения спутников. Неофициально комплекс еще назывался «сценарным». Это тоже было истиной, поскольку тут действительно готовили сценарии, только не фильмов и не пьес… А впрочем, можно сказать, что и пьес, потому что они предопределяли игру многих людей, только не на сцене, а в жизни, ибо здесь моделировали не более и не менее как ход истории – так, по крайней мере, думали создатели этого комплекса.
Сама по себе деятельность отдела не имела ни задачи, ни цели – в этом смысле отдел ничем не отличался от автомобиля или угольного комбайна. Цель задавалась извне, и даже местное руководство не имело ясного представления, кто же именно определяет задачу и формулирует условия. Кто-то там, наверху, но кто? Он был анонимен, как сам Господь Бог, но на эффективности отдела это никак не отражалось.
Как обычно, некоторое время назад отдел получил срочное задание, которым и был теперь преимущественно и даже сверхурочно занят. Вот как оно было сформулировано.