Флиртаника всерьез
Шрифт:
Колька удивлялся лишь тому, что его совсем не трогает предотъездная суета.
Все это было для него каким-то… уже совершившимся. Дочкин отъезд произошел для него в ту ночь, когда она сказала ему о своем решении, и даже то, что он все-таки не сразу поверил в это, было не суть важно.
А что было сейчас для него суть важно? Этого он не знал. Оставалось только злиться на свою растерянность.
Как ни странно, то, что он находится под следствием, вдруг оказалось главной опорой в его жизни. Следствие было понятным и простым делом. Его вызывали в райотдел, он в очередной раз давал показания, потому что следователи
Колька не понимал, как можно считать женщину, влюбись в нее хоть по уши, хоть по какие другие места, центром Вселенной. Но объяснить это Глебычу не представлялось возможным. Да и зачем объяснять? Нравится ему детская сказочка про любовь с первого взгляда, ну и на здоровье.
Колька вернулся с работы поздно – задержался в зале с Игорем Левченко. С самого первого дня, когда мамаша привела этого мальчишку в школу легкой атлетики, он почувствовал, что у того есть перспективы. Но для того чтобы это предчувствие перешло в уверенность, предстояло хорошо потрудиться. К счастью, у Игорька был такой характер, который казался Кольке наилучшим для спортсмена: амбиции, упорство, воля, и все это на фоне живого ума, который позволяет правильно соединять данные полезные качества.
Только имя у мальчика было неприятное. С недавних пор Колька просто слышать не мог это имя. Впрочем, на его тренерской работе с Левченко это, конечно, никак не сказывалось.
Когда он вернулся домой, Галинка почему-то не спала.
– Так, Иванцов, – сказала она, едва лишь Колька шагнул через порог и закрыл за собой входную дверь, – ну-ка давай колись: на сколько лет тебя посадят и когда?
– Кого посадят? – Он сделал честные глаза. – Куда посадят?
– В Матросскую Тишину. Или в Бутырку, это уж как гражданин начальник решит. Ну что, будем честно все рассказывать или честные глазки будем строить?
Строить перед ней честные глазки не имело смысла: все, что Галинка хотела знать, она наверняка узнала бы не позже, чем через полчаса после того, как у нее возникло такое желание.
– Так что ты натворил? – повторила она. – Кому башку расшиб?
– Да гаду одному, – нехотя ответил Колька.
– И в чем, скажи, пожалуйста, состояло его сугубое гадство? Ты хоть имя его знал, когда в драку лез?
– Знал… Да что ты, Галка, ей-богу! Маленький я, что ли?
– Хуже. Был бы маленький, хоть надежда оставалась бы, что вырастешь. Ладно, Иванцов, рассказывай.
Рассказ его много времени не занял. И потому,
– И с кем ты на эту тему разговаривал? – спросила она, глядя на него исподлобья блестящими глазами.
Этот взгляд не обязательно означал, что она сердита. Точно таким он бывал, когда что-нибудь задевало ее воображение. И вообще, глаза у нее всегда блестели яркими антрацитовыми звездочками.
– С Глебычем, – сказал Колька. – Ну, и со следователем, конечно. А с кем еще на эту тему разговаривать?
– Так я и знала! – Галинка накрутила на палец недлинную прядь золотистых волос. Вот это уже означало крайнюю степень ее возмущения. – С Глебычем, надо думать, эффективная была беседа. Да и со следователем примерно такая же. По степени полезности. А с терпилой ты хоть раз соизволил поговорить?
– Нет, – сердито ответил Колька.
– Почему, можно поинтересоваться?
– Я же сказал, гад он потому что.
Если бы Галинка снова спросила, в чем состоит гадство господина Северского, Колька не смог бы ответить. Он не знал, как называется холодная уверенность в своем превосходстве над всеми и вся, которую он сразу почувствовал в нем. И еще меньше знал, почему ему это так ненавистно, тем более в совершенно постороннем человеке.
Но Галинка ничего спрашивать не стала.
– Ну что ты за человек такой, Иванцов? – вздохнула она. – В грязь лицом не промахнешься!
– А ты-то откуда про все это узнала? – осторожно поинтересовался он.
– Ответила на звонок по домашнему телефону. И со следователем твоим побеседовала. У тебя он новый, ты в курсе?
– Да они что ни день новые, – махнул рукой Колька. – Я их уже различать перестал.
– Этого придется различить, – задумчиво произнесла Галинка. – Маленький он, наверное.
– В каком смысле? – не понял Колька.
– В смысле роста.
– Как это ты по телефону догадалась? – удивился он.
– А наполеоновский комплекс у него. Это и по телефону слышно, и по домофону, и даже по шмыганью носом.
Все-таки она не переставала его удивлять, даже после десяти лет совместной жизни! Сам Колька ни за что не догадался бы, какого роста его телефонный собеседник. Ну, про наполеоновский комплекс он, правда, понял – конечно, маленькие ростом мужики всегда стараются доказать, что они круче, чем яйца вареные. Для спорта это даже хорошо. Вот у него рост вполне удовлетворительный, и что из него вышло?
«Да при чем тут мой рост? – рассердился на себя Колька. – Будто я из-за этого…»
Ему неприятно было думать, из-за какой досады не задалась его спортивная карьера. Да и не время сейчас было для таких дум.
– И ведь, как назло, мне в Перу лететь, – сказала Галинка.
– Ну и лети, – пожал плечами Колька. – Ты-то тут при чем?
– Если б ты хоть немножко головой думал, прежде чем кулаками махать, была бы ни при чем. А так приходится реагировать.
– Ну что тут можно сделать, Галь? – уныло пробормотал Колька. – Все же ясно. И свидетелей до хрена. Хорошо еще, он коньки не отбросил, а то б вообще… Буду ждать. Что еще остается?
– Жди, – улыбнулась Галинка. – Жди меня, Иванцов, и я вернусь. А там посмотрим.