Флиртаника всерьез
Шрифт:
Он имел в виду, что будет ждать окончательных последствий своего дурацкого поступка. Но она поняла его по-своему.
– Ты когда улетаешь? – спросил Колька.
– Говорю же, прямо сейчас.
Кажется, она не говорила, что улетает прямо сейчас. Наверное, ей казалось, что это само собой понятно, потому что, если бы у нее была в запасе хотя бы пара часов, она немедленно приступила бы к каким-нибудь действиям.
Колька даже порадовался, что возможности действовать у Галинки пока нету. Ему было стыдно перед ней – и за дурость этой драки стыдно, и за полную
– Ты из какого аэропорта летишь? Может, проводить тебя? – спросил он.
– С чего это вдруг? – удивилась Галинка.
– Да так просто…
Она пожала плечами.
– Не выдумывай. Меня и не напровожаешься, и не навстречаешься.
Конечно, это было так. Она летала в свои головокружительно далекие командировки так же часто, как другие ездят по работе в какой-нибудь подмосковный филиал московской фирмы. Колька не был домоседом, он дня не мог прожить без нагрузки, причем без максимальной для него физической нагрузки, но даже он не понимал: откуда, из чего она берет энергию для такой жизни? Что не из общения с ним, это точно – для того чтобы зажечь такой фейерверк, потребовалось бы пять таких, как он, да и то не хватило бы.
Он давно привык к энергичности своей жены. Но все-таки мысль об источниках ее энергии была ему почему-то неприятна.
Галинкин телефон радостно закукарекал; Колька всегда вздрагивал от выбранного ею сигнала.
– Да, – ответила она. – Да, хорошо, спускаюсь. Такси пришло. – Она чмокнула Кольку в щеку и взяла чемодан, который, он и не заметил, оказывается, уже стоял в прихожей. – Постарайся хоть неделю без экстрима обойтись, а, Иванцов? Будут сажать – не давайся. В леса скройся, что ли. Я приеду, разрулим все это как-нибудь.
Дверь за ней закрылась. Колька улыбнулся. Он редко видел жену и почти забыл о ее главном качестве – том самом, которое так привлекло его в ней когда-то…
От одного разговора с нею, да что там от разговора, даже от ее молчания рядом, он чувствовал себя так, будто никаких проблем у него нет и никогда не было. Она наполняла его каким-то особенным веществом, оно было осязаемо, как пузырьки воздуха в шампанском. Его организм не производил счастья при попадании этого вещества, это Колька почему-то знал, хотя и не понимал, почему это стало так и с каких пор. Но все-таки ему становилось как-то полегче жить, когда эти знакомые пузырьки в него врывались. Они подкачивали его, как воздушный шарик.
Когда-то, семь лет назад, они просто не дали ему уйти на дно. А может, даже и дна не имело то, что чуть его в себя не втянуло.
На третьем курсе Николай Иванцов настолько забыл о своих студенческих обязанностях, что чуть не вылетел после первого семестра из института. А как ему было не забыть про какие-то зачеты и экзамены? Хорошо, что имя свое не забыл! Да и то главным образом потому, что это имя было выгравировано на кубках за соревнования, в которых он принимал участие.
Ну да ладно, из института его все-таки не выгнали: преподы сами были спортсменами и прекрасно знали, каких усилий стоят результаты, которых добивается
Вечерами он падал на кровать как подкошенный и спал ночами как мертвый. Даже плач Надюшки его не будил. Правда, может быть, Надюшка уже и не плакала ночами: она была на редкость спокойным ребенком, к тому же ей уже исполнился год. Колька и не заметил за своими спортивными усилиями и успехами, как это произошло.
– Золотая ты у меня, Галинка, – говорил он жене в те редкие ночные минуты, когда у него выдавались силы с нею поговорить. Силы эти выдавались редко, его даже на исполнение супружеских обязанностей не всегда хватало. – И когда все успеваешь? Подожди, вот возьму «золото» на Олимпиаде…
Впрочем, пронять его жену обещаниями златых гор было невозможно.
– Люблю-люблю, трамвай куплю, – без всякого умиления хмыкала она. – Ладно, Иванцов, шкуру олимпийского медведя можешь среди меня пока не делить. Ты хоть стероиды не принимай. А то импотентом станешь, куда тебя тогда?
– Какие стероиды? – оскорбленно отвечал Колька. – Я что, культурист?
– Ну, не стероиды, так еще допинг какой-нибудь. Знаю я ваш большой спорт!
– Ты-то откуда большой спорт знаешь?
– Я все знаю, Иванцов, – загадочно улыбалась она.
То, что ее глаза блестели в темноте, тоже было загадкой – должны бы ведь сливаться со мраком своею угольковой чернотой. Но не сливались.
Она не только все знала, но и все умела. Даже Колькину мамашу, которую сам он с детства почти всегда видел с недовольно поджатыми губами, проняла невесткина расторопность.
В один прекрасный день Колька вернулся домой днем и обнаружил мать на кухне их с Галинкой недавно выменянной квартиры. Одной рукой она помешивала в кастрюльке какое-то варево, а другой кормила манной кашей Надюшку, сидевшую на высоком детском стульчике.
– Ты что, мам? – удивленно спросил Колька. – А Галинка где?
– Так на работу вышла, забыл, что ли?
Колька не то что забыл об этом, а просто не знал. То есть он, кажется, слышал, что Галинка собирается вернуться в свою «Комжизнь», но думал, это будет не скоро, когда Надюшка в садик пойдет, что ли. А в садик вроде бы годовалых не берут, так что он не относился к планам жены всерьез.
– Надо девчонке помочь, – хоть и с несколько нарочитым, но все же с сочувствием вздохнула мать. – Повезло тебе, Колюня, с женой, все в руках у ней горит. Ну, пусть работает, посижу уж с Наденькой. Копейка в доме тоже не лишняя.
Кольке стало почти стыдно оттого, что он совсем не помогает жене. Он ведь правда любил ее и правда хотел, чтобы ей во всем было хорошо! Но этот почти стыд выветрился, как только Галинка вернулась вечером с работы. Ну что он мог поделать, если спорт требовал всех его сил и всего времени? В конце концов, она прекрасно это знала, когда соглашалась выйти за него замуж и собиралась родить ему ребенка. То есть наоборот, сначала собиралась родить, и не то чтобы ему, а вообще-то себе, а уж потом соглашалась замуж…