Фобия
Шрифт:
— А что пистолет?
— У меня нет еще данных экспертизы. К сожалению. Вы уверены, что ничего не хотите мне сказать по поводу «Вальтера»?
— Я не разбираюсь в оружии.
— Ну как же! «Вальтер»! Был на вооружении у немецких офицеров, в основном у танкистов и пилотов, в годы Второй мировой войны. На рукоятке и на дуле надпись немецкими буквами: «WALTHER».
— Я не читаю по-немецки.
— Жаль.
— Послушайте…
— Цимлянскому хотите позвонить?
— Нет. Я в растерянности. Не
— А во что? Во что вы верите, Марина Сергеевна?
— А вы? Вы мне теперь верите?
— Не знаю. Больно складно все получается. И этот шофер путается под ногами.
— А при чем здесь шофер?
— Вот если бы он нашелся… Он в тот день ехал с вашим мужем в одной машине. Интересно, когда в машину сел детектив — до того, как был высажен Анатолий, или после?
— Он пришел к Нике только через полтора часа.
— Что?
— Три километра. И полтора часа.
— Вы хотите сказать, что они были заодно?
— Какая чушь! Где, по-вашему, Игорь Анатольевич мог познакомиться с шофером моего мужа? Чушь!
— Получается очень стройная версия, если бы не одно обстоятельство.
— Какое?
— Почему он не избавился от свидетеля там же, на шоссе? Почему отпустил его к этой вашей Нике? Затем, чтобы на другой день убить?
— Вы забываете, что я видела Анатолия в машине, которая меня сбила, и у себя дома.
— Это точно был он?
— Я не могу сказать с полной уверенностью.
— Да. Не можете. Если он жив, где же он прячется? Где?
— Может, дома?
— Нет его там. И у родственников тоже. Он может быть только у женщины. А женщин в этом деле три: вы, Алла и ваша подруга Ника.
— Ника?
— Но он же к ней пошел, не к кому-нибудь?
— У нее машина сломалась. Это простое совпадение.
— Но она последняя его видела!
— Это неправда. Последняя его видела я.
— Да бросьте вы о своих галлюцинациях, Марина Сергеевна! То вам голоса мерещатся, то телефонные звонки, то машины, то мужчины. Кстати… Я вспомнил очень важную вещь…
— Кто вам сказал про голоса и звонки?
— Что?
— Кто на меня наговаривает? Ах, да! Совсем забыла! Федор Миронович!
— Он самый. Вам есть что еще мне сказать?
— Нет. Больше нечего.
— Тогда я вам перезвоню, как только изменятся обстоятельства.
— А вы уверены, что они изменятся?
— События развиваются, Марина Сергеевна. Стремительно развиваются. А пока вынужден сказать вам до свидания.
— До свидания. Да, я хотела сказать…
— Что?
— Вы сегодня по-другому со мной разговариваете. Почему?
— С чего вы взяли?
— По-другому. Вы с сыном помирились?
— Да с чего…
— Это ваше личное дело, я все понимаю. Но… я рада за вас. Всего хорошего.
Звонок.
— Да?
— Рина? Господи, ну сколько можно болтать по телефону!
— Ника?
— Ну конечно Ника! Кто ж еще? Ты с Аллой, что ли, два часа разговаривала?
— Нет, не с Аллой. А зачем ты звонишь?
— Хотела предупредить, что она обманщица. Она вовсе не беременна!
— Вот как?
— Знаешь, гинеколог, к которому она обратилась, — моя хорошая знакомая. Мы недавно встретились, так, по-дружески, после работы. Посидели за чашкой чая. И она мне такую историю рассказала! Между нами, конечно!
— Ну-ну, продолжай.
— Оказывается, эта Алла приехала к нам в город, чтобы ей дали фальшивую справку о беременности.
— А… зачем?
— Может, хотела с тебя деньги получить?
— Ну получила она справку, и что?
— Во-первых, никакой справки она не получила. Моя приятельница — честная и порядочная женщина. И очень хороший врач. Я это тебе к тому говорю, что Алла вполне может обратиться еще к кому-то. И не исключено, что другой врач окажется не столь порядочным и за хорошие деньги…
— Алла больше ни к кому не обратится, Ника.
— Вот как? Ее что, посадили?
— Посадили?
— Ну да. За эту аферу с детьми.
— Она умерла.
— Да-а-а?… Какая жалость!
— Жалость?
— Ну а что я должна была сказать?
— По-моему, обрадоваться.
— Знаешь, ты уж меня совсем за гадину считаешь.
— Но эмоциями ты не богата. И вдруг: «Какая жалость!»
— Просто и не знаю, что тебе сказать.
— Я разговаривала не с Аллой, а с капитаном Севастьяновым.
— И что он тебе сказал?
— Что она не была беременна. Знаешь, стыдно в этом признаться, но мне стало немного легче. Не оттого, что она умерла…
— Понимаю. А насчет того, кто ее убил, что он сказал?
— А разве я сказала, что ее убили?
— Ну она же была такая молодая…
— Что, молодые от болезней не умирают?
— А чем же таким она болела? Я знаю на сто процентов, что эта твоя Алла была абсолютно здорова. Приятельница ее осматривала.
— Осматривала? Но зачем, если не было никакой беременности?
— Ну с чего-то же они начали разговор в кабинете? Не со «здрасьте, мне нужна фальшивая справка» же?
— Знаешь, Ника, ты что-то не то говоришь. Как гинеколог может с уверенностью сказать, что пришедшая к нему на прием женщина абсолютно здорова? Твоя приятельница разве анализы у Аллы брала?
— Знаешь, милая, у врачей глаз наметанный. И если бы она была больна настолько, что спустя месяц должна была умереть… Я хотела сказать…
— Я тебя поняла… Да, ты права: ее убили.
— Ну вот видишь!