Фолкнер
Шрифт:
Закончив рукопись, Фолкнер поставил на последней странице "Оксфорд, Мисс. Январь — май, 1929" и отправил ее Харрисону Смиту. Копию он дал прочитать Эстелл. Она пришла в ярость: "Это ужасно!" — "Да, это таким и должно быть, — ответил Уильям и добавил: — Это будет продаваться".
Однако реакция Хала Смита была отнюдь не благоприятной для Фолкнера — Смит написал ему: "Видит бог, я не могу это издать. Мы оба окажемся в тюрьме". Надежда разрешить благодаря «Святилищу» все финансовые проблемы рухнула. Фолкнер махнул рукой на этот роман и забыл о нем.
Положение казалось безвыходным, но он все-таки одолжил деньги, чтобы оплатить скромные расходы по свадьбе. 20 июня он заехал за Эстелл в маленькой машине своей матери и повез ее в церковь. Однако, к удивлению
Разговор в конторе Олдхема был коротким. "Мистер Лем, — сказал Фолкнер, — Эстелл и я женимся". — "Билли, — ответил майор Олдхем, — я всегда был рад видеть тебя как друга, но я не хочу, чтобы ты женился на моей дочери". Однако Олдхем подавил в себе гнев и добавил: "Но если вы решили, я не буду стоять у вас на пути". Вопрос был решен, и они с Эстелл отправились в старую церковь в Колледж Хилл, где их и обвенчали. Медовый месяц они провели в Паекагуде. Как раз в эти дни Хал Смит прислал гранки романа "Шум и ярость", и Фолкнер с увлечением над ними работал.
Вернувшись в Оксфорд, молодые супруги сняли маленькую квартирку и поселились в ней вместе с детьми Эстелл от первого брака. Началась семейная жизнь, надо было зарабатывать деньги, и Фолкнер нанялся работать на университетскую электростанцию. "Это было летом 1929 года, — вспоминал Фолкнер. — Я получил работу на электростанции в ночную смену, с 6 часов вечера до 6 утра, в качестве угольщика. Я выгребал уголь из бункера, грузил его на тачку, привозил и выгружал там, откуда кочегар мог забрасывать его в топку. Около 11 часов вечера люди ложились спать, и уже не требовалось большое давление в котле. Тогда мы с кочегаром могли отдохнуть. Кочегар усаживался на стул и дремал. А я соорудил себе в угольном бункере письменный стол из перевернутой тачки, как раз у стенки, за которой работала динамо-машина. Она издавала постоянный жужжащий звук. До 4 часов утра работы не было, а потом мы должны были вычистить топку и опять поднимать давление пара".
Так проходили дни и ночи.
7 октября вышел в свет роман "Шум и ярость". Отклики не заставили себя долго ждать. Вскоре появилась рецензия в нью-йоркской "Геральд трибюн", написанная другом Фолкнера Лилом Саксоном. "Я искренне верю, — писал он, — что это великая книга". Он утверждал, что это безжалостный роман, который будет вызывать сильную душевную реакцию. Обозреватель бостонской "Ившшг транскрипт" увидел в книге античную трагедию, разыгрывающуюся в Северном Миссисипи. Этот роман, писал он, "заслуживает внимания Еврипида. Можно ли сказать что-либо похвальнее?".
"Шум и ярость" была отпечатана тиражом 1789 экземпляров. Этого количества книг оказалось более чем достаточно, чтобы удовлетворить спрос на нее в течение ближайших полутора лет. Впрочем, здесь сказалось, наверное, и то, что через три недели после выхода книги разразилась паника на Уолл-стрит и начался великий экономический кризис.
В Оксфорде как раз на следующий после паники день Фолкнер начал работать над новым романом "Когда я умирала", про который он говорил, что написал его за шесть недель, работая по ночам в котельной.
На этот раз налицо совсем иной подход к творческому процессу. Фолкнер, если можно так сказать, начинает новый роман со спокойным сердцем и холодным рассудком. "Прежде чем я прикоснулся пером к бумаге и написал первое слово, я знал, каким будет последнее слово, и почти знал, как будет кончаться последняя фраза. Прежде чем начать писать, я сказал себе — я пишу книгу, на которую делаю ставку, или я выстою, или рухну и никогда больше не притронусь к чернилам… все другие эмоции, которые приносила мне работа над "Шумом и яростью", отсутствовали: душевное и физическое волнение, трудно определимое, тот экстаз, острая и радостная уверенность и предчувствие сюрпризов, которые хранит еще не тронутый лист у меня под рукой. Всего этого не было, когда я писал "Когда я умирала". Я сказал себе: это потому, что я слишком много знал об этой книге прежде, чем начал ее- писать. И еще я сказал себе: вероятнее всего, что я никогда не должен знать так много о книге до того, как я начинаю писать ее".
Характерно, что много лет спустя, когда студенты Виргинского университета спросили Фолкнера, какая, по его мнению, книга у него нуждается в том, чтобы ее переписать, он, не колеблясь, ответил: "Когда я умирала". Однако в другом случае, в письме критику Малькольму Каули, Фолкнер обронил по поводу этого романа такую фразу: "Когда я умирала" было просто tour-de-force, [3] но я люблю его".
Tour-de-force, о котором упоминал Фолкнер, заключался в том, что в этом романе писатель поставил перед собой любопытную формальную задачу. Он рассказал всю историю в 59 коротких монологах членов семьи Бандренов, являющихся главными героями романа, их соседей, людей, встречающихся в их путешествии. Авторского голоса, авторского отношения к событиям и героям в романе нет, каждый персонаж высказывает свою точку зрения на события, в их монологах вскрывается их личное отношение к другим героям, их оценка собственной персоны. Это заставляет читателя глядеть на все происходящее в романе самыми разными глазами, привносить в восприятие романа собственное суждение, складывающееся не только из того, что думает тот или иной персонаж, не только из отношения к нему других участников или свидетелей этой истории, но и из своего личного к нему отношения, возникающего из суммы всех этих ощущений. В результате из этой мозаики складывается причудливая картина, в которой самым странным образом переплетаются подлинная трагедия и чудовищный бурлеск.
3
Tour-de-force — ловкий трюк (франц.)
В романе "Когда я умирала" Фолкнер обратился к иному слою жителей, населяющих округ Йокнапатофа в штате Миссисипи, к небогатым белым фермерам, которые вкупе с неграми будут постепенно вытеснять в его романах потомков былой аристократии Юга.
В центре повествования оказывается фермерская семья Бандренов, живущая в сорока милях от города Джефферсона, — глава семьи Ане Бандрен, его жена Эдди, сыновья Кэш, Дарл, Джюэл и Вардаман и дочь Дьюи Дэлл. Их окружают соседи, такие же небогатые фермеры, которые играют в романе тоже весьма существенную роль.
Читатель входит в жизнь семьи Бандренов в печальный день — умирает жена и мать, Эдди Бандрен. У ее постели сидит дочь Дыои Делл, обмахивая мать веером, и соседка Кора Талл с двумя дочерьми. И сразу же читатель начинает ощущать трагическое и одновременно гротескное несоответствие между ситуацией и подлинными мыслями участников этой сцены. Кора Талл, выполняющая свой долг хорошей христианки, каковой она себя считает, на самом деле думает о том, что пирог, который она испекла для продажи, не удался. А во дворе, у самого одна, у которого лежит Эдди, старший ее сын Кэш мастерит для нее гроб, как будто демонстрируя матери, в каком добротном гробу ей предстоит покоиться. Кора при этом думает: "Она опирается на подушки, голова ее приподнята, так что она может смотреть в окно, и мы слышим его каждый раз, когда он строгает или пилит. Будь мы глухими, мы могли бы смотреть на ее лицо и слышать его, видеть его. Ее лицо иссохло, так что кости выпирают из-под кожи белыми полосами. Ее глаза походят на две свечи, когда вы видите, как они оплывают в раструбе железного подсвечника". И тут же с высоты своего религиозного ханжества, искреннего убеждения, что только на ней божья благодать, Кора осуждает Эдди — "вечное спасение и прощение не для нее".