Фолкнер
Шрифт:
Тогда Эдди решила найти себе мужа. Ей подвернулся Ане Бандрен, и она "взяла его". Когда Эдди говорит: "Я взяла Анса", то она именно это и имеет в виду. Она не ждала, пока полюбит его. Он был подходящий мужчина, который, как она поняла, интересуется ею. И она взяла инициативу на себя. Когда Ане однажды остановился у ее дома, она спросила в лоб: "У вас в доме нет женщин? А ведь у вас есть дом. Мне сказали, что у вас есть дом и хорошая ферма. И вы живете один и все делаете сами? — Он только смотрел на меня и вертел в руках шляпу. — Новый дом, — сказала я. — Вы собираетесь жениться?"
Так она стала женой Анса Бандрена. Но очень быстро
Слияние с жизнью Эдди ощутила, когда впервые забеременела. Тут она неожиданно для себя обнаружила, что жизнь до этого была ужасна, потому что она не знала и могла никогда не узнать, что значит быть по-настоящему живым существом. Тогда же у нее возникает сознание разрыва между словами и реальностью, которую слова пытаются выразить, — мысль, очень волновавшая Фолкнера в тот период. "Именно тогда я поняла, что слова ничего не значат, что слова даже не соответствуют тому, что они пытаются обозначить. Когда он родился, я поняла, что слово «материнство» придумано кем-то, кому нужно было найти для этого слово, потому что тому, у кого есть дети, совершенно безразлично, есть ли для этого слово или нет. Я знала, что слово «страх» придумано кем-то, кто никогда не испытывал страха, слово «гордость» — тем, кто никогда не имел гордости".
Эдди впервые ощущает разрыв ее одиночества, — "оно никогда не нарушалось, пока не появился Кэш. Даже Ансом по ночам". Эдди начинает ощущать неподлинность своих отношений с Ансом. "У него тоже было слово. Он называл это любовь. Но я давно уже привыкла к словам. Я знала, что это слово такое же, как и все остальные, — просто форма, заменяющая отсутствие содержания, Что, когда придет время, для этого не нужны будут слова, как не нужны они для гордости или страха. Кэшу не нужно было говорить его мне, как мне ему, и я сказала себе: пусть Ане говорит его, если хочет".
Потом Анс для нее как будто умер. "Он сам не знал, что он умер: Я лежала с ним в темноте, слушая, как темная земля говорила о божьей любви, о его красоте и его грехе, слушая темное безмолвие; в котором слова — это поступки, а другие слова, которые не поступки, а просто пробелы в том, чего не хватает людям, доносились как курлыканье гусей из буйной темноты, древними ужасными ночами, шаря в поисках поступков".
Наступает и для Эдди пора поступков — у нее начинается роман с местным священником Уайтфилдом, тем самым, который будет отпевать ее после смерти. В этой греховной связи, в удовлетворении своих сексуальных желаний, которых не мог удовлетворить Анс, Эдди наконец ощущает разрыв своего одиночества. Острота ситуации усиливается тем, что Уайтфилд служитель бога.
Так прожила свою жизнь Эдди Бандрен — в страстных поисках выхода из замкнутого круга одиночества, в стремлении утвердить себя как личность. Когда родился ее третий ребенок, Джюэл, сын Уайтфилда, "буйная кровь выкипела, и звуки ее замерли" — она "чистит свой дом". Она; не приготавливает свою душу — ее долг перед живыми. Она теперь возмещает Ансу детей, которых она отняла у него в период своего сожительства с Уайтфилдом: "Я дала Ансу Дьюи Делл, чтобы нейтрализовать Джюэла. Потом я дала ему Вардамана, чтобы возместить ребенка, которого я у него украла. И вот теперь он имеет троих детей, которые его а не мои. И теперь я готова умереть".
Эдди всем своим существованием утверждает жизнь, земную, плотскую, в противовес той жизни, в которой слова заменяют, поступки, которая нереальна. В этом плане очень значительны последние слова монолога Эдди: "Однажды я разговаривала с Корой. Она молилась за меня, потому что была уверена, что я слепа к греху, она хотела, чтобы я стала на колени и тоже молилась, потому что для людей, для которых грех — это вопрос слов, для них и спасение — это тоже слова".
В этом смысл романа "Когда я умирала", который можно рассматривать как переходный этап к последующим, более зрелым произведениям, где писатель будет поднимать и исследовать более сложные нравственные и социальные проблемы.
Роман был закончен 11 декабря 1929 года, перепечатан и отправлен Халу Смиту.
Теперь Фолкнер решил всерьез заняться рассказами, в частности, возможностью продажи их журналам. Он расчертил большой лист бумаги, написал названия журналов, а по вертикали названия рассказов и отмечал, куда и когда послан тот или иной рассказ. Однако до сих пор ему не удавалось ни одно название рассказа обвести карандашом в знак того, что он принят и опубликован.
Среди рассказов, отправленных им в этот период в редакции журналов, стоит упомянуть «Дым». В нем впервые появляется герой, который впоследствии займет довольно видное место среди персонажей будущих романов Фолкнера, — окружной прокурор Гэвин Стивенс.
Другой примечательной чертой рассказа был его жанр, который Фолкнер впоследствии будет широко использовать в качестве творческого приема, — детективный сюжет как основа для психологического раскрытия мотивов и поступков людей. В рассказе «Дым» прокурор Гэвин Стивенс хитростью заставляет убийцу саморазоблачиться.
Особого внимания заслуживает рассказ, получивший в конце концов название "Ящерицы во дворе Джемшида", над которым в этот период работал Фолкнер. Рассказ примечателен прежде всего тем, что здесь писатель вернулся к истории Флема Сноупса, которую он начал разрабатывать в оставшемся незаконченным романе "Отец Авраам" и которая со временем воплотится в известную трилогию о Сноупсах.
В этом рассказе Фолкнер повествует о том, как Флем Сноупс, получивший в приданое от отца своей жены Билла Уорнера усадьбу Старого Француза, которая, по общему мнению, ничего не стоила, ухитряется продать ее за хорошие деньги, используя старые легенды о закопанных здесь сокровищах и применив старый трюк, закопав на этом участке некоторое количество мешочков с монетами. Одной из жертв этой проделки оказывается бродячий торговец швейными машинками, деревенский философ и скептик Суратт, который потом сменит свое имя на Рэтлиф и станет одним из главных персонажей трилогии о Сноупсах.
Помимо забот литературных, были заботы и жизненные. Нельзя же было вечно жить, снимая чужие квартиры. Фолкнеру, который все-таки в глубине души хотел быть достойным своего прадеда, это было глубоко противно. Ему мечталось иметь свой дом и тем самым хотя бы отчасти походить на своих предков.
Помог ему случай. На окраине Оксфорда еще с половины прошлого столетия стоял особняк, построенный полковником Шегогом в старом «колониальном» стиле, с портиком и прочими обязательными приметами того времени. В особняке этом давно уже никто не жил, и он просто разваливался. Тогдашние владельцы особняка не хотели продавать эту достопримечательность города в плохие руки. Один из покупателей, например, сказал, что он переделает дом в ферму для разведения мулов.